ЯРЬ ТРЯПКИНА
(1998)

Жизнь и поэзия – одно…
В. А. Жуковский

Будущее искусство расцветёт в своих возможностях достижений как некий вселенский вертоград, где люди блаженно и мудро будут хороводно отдыхать под тенистыми ветвями одного преогромнейшего древа, имя которому социализм, или рай, ибо рай в творчестве так и представляется, где нет податей за пашни, где «избы новы, кипарисовым тёсом крытые», где дряхлое время, бродя по лугам, сзывает к мировому столу все племена и народы и обносит их, подавая каждому золотой ковш, сычёною брагой.
Но дорога к этому свету искусства, помимо препятствий в мире внешней жизни, имеет ещё целые рощи колючих кустов…
С. А. Есенин


«Напряжённая сила, ощущаемая в стихах Николая Тряпкина, заставляет ждать от него новых больших свершений, хотя то, что он уже сделал, давно обеспечило ему почётное место в русской поэзии» - так в 1968 году закончил небольшую статью о поэте Вадим Кожинов. И он не ошибся – «большие свершения» родились и рождаются снова и снова.
Два стихотворных пласта, на которые Кожинов поделил «всё написанное» Николаем Тряпкиным, подобно земным, успешно со временем уплотняются и расширяются.
Но Кожинов не совсем чётко и кратко определил жанровую своеобразность пластов. Попытаемся это сделать мы.
1 пласт – Фольклорная лирика ( Имеем в виду уже то, что Тряпкин – «сам себе фольклор». У Кожинова: «… стихи непосредственно связаны с народным творчеством, с песней и сказкой; иные из них даже словно подразумевают песенное ( или хотя бы напевное ) исполнение»).
2 пласт – Сердечная лирика, т.е. та лирика, которая изливается от собственного «Я» ( или от первого лица; понятие «лирический герой» условно и, как утверждает Юрий Кузнецов, выдумано для удобства литературоведами.) Кожинов окрестил этот пласт «лирическими размышлениями».
Ещё критик отдельно выделяет «ряд стихотворений, посвящённых героическим и трагическим судьбам русского крестьянства». И, добавим, русского народа в целом. Окрестить – эпосом? Неверно. В большей мере в стихах присутствует лирическое начало. Окрестить – лирикой? Тоже неверно. Весь «ряд стихотворений» одухотворён былинностью или, проще говоря, историческим пространством. Словом, жанр этот – лирический эпос. И, как говорится, гадать на кофейной гуще тут нечего.
Повторим: два пласта успешно уплотняются. Но мы о них говорить не будем. Цель наша другая – с жаром беседовать о насущном, а не о вечном.
Фольклорничать ( вместе с поэтом ) нам ни к чему, когда капитализм в розовом пиджачке рвёт страну в клочья.
Что же для нас насущное? Ответ прост: г р а ж д а н с к а я лирика. Идея одна: П о э т и В р е м я; их диалог.
Но есть ли она, та самая гражданская лирика, которая совсем недавно ( до 90-х ) казалась пресловутой, ненужной и далёкой, - у истинного продолжателя дела русской поэзии?! Есть! И не быть не могло, ибо

Не может сын глядеть спокойно
На горе матери родной;
Ему нет горше укоризны!..

Прежде чем перейти к гражданской лирике Николая Тряпкина, ответим, почему этот жанр до недавнего времени казался пресловутым, ненужным и далёким. Ответ прост: известно, что поздняя советская эпоха была самой мирной по длительности в отличие от других эпох России. Гражданских войн не было ни одной, кроме первой в начале становления Советской власти и Социализма в России. Поэтому надобности в революционной гражданской лирике не было никакой. Если она и существовала, то, как правило, «во всю ивановскую» эксплуатировала образы гражданской войны 1917 года. (Гражданственность вообще – это личная ответственность человека за судьбу своего Отечества. Гражданская лирика может быть не революционна: в 1967-м году Владимир Соколов в стихах «Новоарбатская баллада» тревожился за московские «замшелые» домишки, которые уничтожала цивилизация. (См. статью В. Кожинова «Поэзия и Гражданственность», стр. 37-41, М., «Современник», 1982 г.)
Стихи и песни, которые породила и порождает до настоящего времени Великая Отечественная война 1941-1945гг., - это, разумеется, другая тема, со своей горючей слезой и великой печалью…
Но та, паразитирующая на революционности, поэзия – поэзия, говоря словами Александра Зиновьева, никогда не существовавших шестидесятников – была обречена на гибель, потому что в ней не было нового взгляда на историческое прошлое, не было философии, мысли и настоящего чувства, подобного тому, которое изливает в слова в адрес купца Мохова «уволенный с мельницы Давыдка-вальцовщик» в «Тихом Доне»: «На них одной революции мало… По-кви-та-ем-ся!..»
А что же в ней было? Что было в стихах о Ленине у Вознесенского и ему подобных? Как видно с нашего рубежа, одно и только одно: неумолкающее риторическое стучание в словесный красный барабан революционной эпохи. Более того, гражданская лирика ценна, поистине ценна лишь тогда, когда искуплена собственным душевным страданием поэта, когда пишется только во враждебной социальной среде и в революционное время и высекается на скрижалях Истории, как имя героя, только тогда, когда закончена война.
Наше время предоставило поэтам по размаху и глубине стать Гомерами и Горациями, Дантами и Байронами, Пушкиными и Маяковскими!
Время «тихой лирики» - прошло!
И дело не в том, что лирики перевелись или их душат, а в том, что ж и з н ь взяла за горло, как пьяная баба, каждого русского человека, в котором ещё ж и в а мятежная широкая душа, - и русская жизнь-баба ревёт и трясёт, крича: - Ну, целуй же меня! Целуй меня в мои похабные губы! За моих детей, побирающихся в переходах метро! За моих родителей, гниющих заживо! За моего мужа, без работы одичавшего! За честь мою, которую никогда и никому не продам! Ну, целуй же, поэт! Целуй мой рот, полный гнилых зубов!
И Тряпкин – ц е л у е т…
Последний «солидный том» он выпустил в преддверии 90-х, как и все без исключения другие русские поэты. Крах Державы и последовавшая за ним американизация русского советского общества со страшной силой ударила по вершине русского Парнаса: по достоверным слухам известно, что даже Юрий Кузнецов после Беловежского сговора хотел покончить жизнь самоубийством…
Тощие книжечки и брошюрки, которые сейчас выпускают русские поэты, позором ложатся на седую бесталанную голову буржуазной демократии. К слову или не к слову, но Вадим Кожинов утверждает, что поэзия не может существовать без книг. Не отчаивайтесь, поэты, если вы по-настоящему творцы! С нашей колокольни это утверждение не справедливо: поэзия всегда создавалась, создаётся и будет создаваться вне книг. А значит, может без книг и существовать. Дарить поэзию людям – вот скромная роль книги. Но разве вам трудно читать стихи другу, любимой, поклонникам? Если трудно, то вы – не поэт. Разве, например, издавали «солидные тома» и добивались славы без границ поэты прошлого столетия? Нет. Потому что они писали не для книг, а для духа музыки, как говорил вслед за Ницше Александр Блок ( Есть другие поэты – поэты не от Бога. Они-то сейчас и выпускают бесстыжие лакированные томики. Но – грош им цена в области духа музыки! ).
Гражданские стихи Николая Тряпкина написаны в период, начавшийся с развала Советской России и продолжающийся по сей день… Пока эти произведения не выходили ( и вряд ли выйдут сейчас! ) отдельной книгой, а опубликованы всего в двух журналах – «Нашем современнике» и «Москве».
Гражданская лирика – третий пласт в творчестве Николая Тряпкина. Он рождён нынешним временем и поэтому несомненно ценен для русской поэзии и русской жизни.
Рассматривая гражданский пласт, следует упомянуть ещё об одном большом пласте в лирике Николая Тряпкина – духовном. Или, как принято говорить в литературоведении, о тех стихах, которые написаны на библейские и религиозные темы. Этот пласт достаточно представлен в книге «Разговор по душам» ( Москва, «Современник», 1989 г. ) Стихи, подобно множеству лампадок и свечей в храме, смиренно горят в книге, радуя и согревая душу каждого прихожанина, неравнодушного к поэзии Николя Тряпкина.
Разумеется, деление творчества на пласты есть условное деление. Поэтический мир Николая Тряпкина не ведает границ и преград. Ещё в 1978 году, осмысливая своё предназначение, он писал:

Пусть я не тварь господняя,
Но и не червь земли.
Небо и преисподняя
В песни мои легли.

Третий пласт в строгих хронологических рамках. Мы, неминуемо варясь в котле публицистики, будем обращать внимание и на художественные «пузыри». Но главная цель наша – левым маршем от стихов к политике!
1993 год…
Октябрь…
Расстрел Власти Советов…
До этого события на протяжении долгого десятилетия враги занимались подменой духовных ценностей народа, полной ликвидацией нашей промышленности как нерентабельной, частичным реанимированием только добывающей отрасли и только в тех размерах, какие нужны Международному валютному фонду, отдачей всего в частные руки, продажей земли.
Ситуация, сложившаяся в стране, у поэта как на ладони ( «А церкви – совсем как клубы…» ):

…едва лишь сытая ряшка
Приложится к образку,
То – бог иль Гайдар Аркашка
Сморкается на Москву?

И Старый завет и Новый –
Для рейтингов, для красы,
А к бою всегда готовы
Буденовские усы.
О матерь моя Россия!
Хранительница глубин!
То – Дево ль твоя Мария
Иль хамский лужковский блин?

В душе закипает рвота, -
Свеча, а ни зги окрест.
И кто-то хрюкает что-то,
Воздев иорданский крест.

Как мощно, правдиво и гневно!
Но в последней приведённой строфе потеряна прямолинейность высказывания: голос правды осёкся о слово «кто-то». Думаем, гораздо лучше вместо «кто-то» дать проклятую фамилию президента:

И Ельцин хрюкает что-то,
Воздев иорданский крест.

Вопрос за вопросом – элемент диалогизации – создаёт точную атмосферу реальной жизни, в которой всё перепуталось и не ясно, кто друг, а кто враг; поэтому возникают противоречивые вопросы: «бог иль Гайдар Аркашка?», «Мария иль лужковский блин?»
Стихотворение «Дела моей России…» представляет собой зарифмованные факты, венчающиеся вопросом. Вот заключительные две строфы:

И вот – стремимся в ногу
С культурным миром жить.
И даже взятку богу
Стараемся всучить.

Кремлёвская София
Запродана сполна.
Россия ты, Россия!
Для чо ты нам нужна?

Явно, что последняя строка написана от горькой безысходности. Она, разумеется, не украшает восьмидесятилетнего старца, но она так же очевидна, как двухлетнее молчание поэта ( 1991-1992 гг. ) – ни одной строки не было им «пропечатано» после государственного сговора в Беловежской пуще и его чудовищного результата – краха СССР.
Стихотворение «Ты прости меня, дед…» так же венчается вопросом, вопросом к внуку:

Что же делать мне, внук, если ты не живёшь,
Если ты не живёшь, а смердишь на корню?
За постыдную жвачку ты честь отдаёшь,
А страну отдаёшь на разгул воронью.
Что же делать мне, внук?

И вполне ясно звучит самому себе ответ в другом стихотворении. И не только ответ себе, но и всем нам – русским. Оно, как и все другие гражданские стихи Николая Тряпкина ( и не только его ), может показаться туполобым. Да, - отвечаем мы, - гражданская лирика, как правило, туполоба. Иначе: прямолинейна. Но если Время и Совесть поэта кричат: «Будь – сегодня – туполобым! И – при!», - то будь им! И при! При на врага!
Но стихотворение вовсе не является оголтелым или даже сознательным призывом. Оно есть мудрость веков. Его философская и духовная глубина очевидна и, говоря словами Горького, «так же резко бросается в глаза, как две цифры 5 и 7, не стёртые с чёрной классной доски»:

Пусть юность новая твердит
О бизнесе, о спорте.
А стих по-прежнему кричит
О Боге и о чёрте.

Не пролетает Аполлон
Над мудростью прилавка.
Тут не приснится вещий сон,
А только бородавка.

И у спортсменовских ладыг
Не заблестят светила,
А потому, легка на миг,
Тут музыка бескрыла.

А потому напрасен труд
Практического века.
И все пути его ведут
К потере Человека.

И не поднять его престиж
Ни бизнесом, ни спортом,
Поскольку всё в итоге – шиш:
Ни Бога и ни чёрта.

Пафос Тряпкина заставляет нас вспомнить китайского поэта Синь Цицзи, у которого подобное наставление уже в 13 веке ( в Сунскую эпоху Китая ) было сказано, но иными, одному китайцу присущими словами. Своё стихотворение он читал наследникам ( «новой юности» ), когда передавал им усадьбу. Вот последние строфы (Пер. М. Басманова):

Когда наступят дни платить налоги,
Вам поскорее расплатиться надо.
Дела свои всегда ведите строго,
Приход с расходом отмечайте рядом.

А ваш отец, во избежанье скуки,
Чем будет заниматься в эту пору?
Заботиться он будет о бамбуке
И отвечать за реки и за горы.

Но знак равенства можно поставить только перед поэтической сутью обоих творцов: «Заботиться он будет о бамбуке // И отвечать за реки и за горы» = «А стих по-прежнему кричит // О Боге и о чёрте».
Область сияния у них одна – дух музыки. Между их отношениями к существующему миропорядку знак равенства невозможен: Синь Цицзи поддерживает его «платежом налогов», «строгим ведением дел», «отмечанием рядом прихода с расходом». Николай Тряпкин категорично отвергает: «… напрасен труд Практического века». Главное: тесно сближает поэтов разных стран и разных исторических эпох отцовское желание – помочь «новой юности» выбрать верный путь во мгле…
Преддверие 1994 года…
Свеж запах пролитой крови…
В сквере у Дома Правительства горят свечи…
Около горбатого моста искусственно сделана могила кровавого президента…
Народ вспоминает картины трагедии; одна из самых страшных – изнасилование раненой девушки демократическими шакалами…
Россия-Мать безмолвствует…
Раздаётся слово поэта – горькое слово ( «В канун 1994 года» ):

Десяток лет тому назад
Мне снилась слава.
И среди нас искала клад
Моя держава.
<…>
А нынче нет моей стрехи
И нет Державы.
И в горьком дыме все верхи
И все канавы.

И не сыщу я тех ворот,
И нету зданья,
Где выпускал я каждый год
Свои посланья.

Далее поэт сравнивает крик души с криком пленного сокола. Отождествление, безусловно, так архаично, что дунь и рассыплется. Но Тряпкин не был бы поэтом, если бы при явном «штампе» не сказал новое. И этим «новым» - простым и великим – являются следующие стихи:

Кого-то за руку тяну
К любви и вере.
А сам в безверии тону
У смертной двери.

Это впервые прочувствовано в русской поэзии. Пушкин вослед Радищеву «восславил Свободу и милость к падшим призывал». Некрасов следовал тем же путём, но ещё более тернистым. Лермонтов метался. Тем же самым, впадая из крайности в крайность, по воле сердцееда Бога страдал Есенин: «Стыдно мне, что я в Бога верил. Горько мне, что не верю теперь». Вспоминается только «Наш век» Тютчева, в котором «человек отчаянно тоскует», «безверием палим» «перед замкнутой дверью»… Вот корни простого и великого! Но Тютчев бессилен. Тряпкин же, утопая в безверии, тянет других к Любви и Вере!.. Воистину Николай Тряпкин оставил богатырские доспехи ( «Я не был славой затуманен…», 1969 ) и сознательно встал в строй «смертных» - подобно тому, как князь Дмитрий Донской оставил коня и растворился в море рядовых воинов, подняв до княжеской высоты дух каждого в отдельности…
Демократический призыв Риммы Казаковой «Поменьше гуманизма!» служит эпиграфом к «Трём посвящениям». Поэт, с удовольствием следуя призыву поэтессы, соответствующе, без капли гуманизма, заканчивает:

Пробуждайтесь, люди, к жизни новой,
Умывайтесь зорькой поутру
И стихами Риммы Казаковой
Протирайте грешную дыру.

Как критик и прежде всего смертный человек, пользующийся санузлом, скажу, что действительно творчество этой «госпожи», напечатанное на нежной бумаге, очень вдохновляющее!.. И как тут не вспомнить последнюю строфу стихотворения Пушкина «Ты и я». Двадцатилетний Александр Сергеевич дал отличный пример того, как всегда надо расправляться со стишками бездарных рифмачей, претендующих на сенаторство в поэзии:

Я же грешную дыру
Не балую детской модой
И Хвостова жесткой одой,
Хоть и морщуся, да тру.

1995 год…
Общество трезвеет от капиталистической попойки…
Рождение поэтов оппозиции – поэтов-коммунаров.
Зреет буря…
Начинают писать не только молодые, но и ветераны, рабочие, инвалиды и даже безрукие, слепые и глухонемые. – Не верите? – Породнитесь с чернозёмом Жизни!
Николай Тряпкин, которому по праву должно при жизни воздвигнуть памятник, посвящает себя чистому, как родник, лиризму и ностальгии по прошлому: «Значит – снова в путь-дорогу…», «Сосновая прогалина…», «Жарким светом полоснуло…», «То коровка в поле, то овечка…» и др. Стихотворение «Мы с тобой идём по тракту…» ничем особым не выделяется: проще простого – лирический сюжет ( прогулка ), до слёз банальные рифмы, связующие только 2-ую и 4-ую строки: «приглядка-солдатка», «с кочек-городочек», «рукавчик-красавчик» и т.д. А может быть, это будущая задушевная песня «вселенского вертограда»? Да, песня, ибо язык произведения – светел и горяч:

Ты порою так невинно
Приподнимешь свой рукавчик:
Дескать, тронь хоть за мизинчик,
Сероглазый мой красавчик.

Глушь таёжная без меры,
Чьи-то прясла по откосу.
Мы идём с тобой к начальству
По колхозному вопросу.

Сосны жаркие над нами,
Жарким мохом тянет с кочек.
У тебя такие ушки!
Столько солнышка из мочек!

1996…
Окончательное пробуждение сознательной части общества…
7 августа – создание Народно-патриотического союза России (НПСР).
Россия бурлит…
Муза Тряпкина – кровная сестра музы Некрасова. Стихотворения «Рапсодия», «Когда я увидел партийного боса…», «Людишки, людишки…», «Развалилась моя вселенная…», «Песня о Российском возрождении», «Стихи о генерале-демократе» есть правдивые картины смутной эпохи. Посмотрим на некоторые из них.
Первая:

Нынче в России бесчинствуют подлые духи,
В каждом из нас теперь столько волков и волчат!
Женщины наши на улицах мрут с голодухи,
Дети в толпе под ногами прохожих кричат.

Вторая:

… стало мне стыдно за Господа Бога,
От слёз я давился и горечь глотал:
Зачем же, Господь? И не слишком ли много,
Чтоб каждый тебя в дурачка превращал,
Чтоб каждая мразь так легко и открыто
Рядила тебя и в шута, и в козла?
Вон – паства твоя, как собака, побита,
И храм твой кобылья моча обожгла…

Третья:

Не радуют звоны,
Коль в сале иконы,
А в злато распятий
Въедается ржа.

И все наши веры –
Сплошные химеры,
Коль славу возносит
Глупец и ханжа.

Людишки, людишки!
Не будьте мартышки.
У Господа Бога
Да примем завет:

Противны все моды
На стансы и оды,
А пуще – на Маркса
И град Назарет.

Четвёртая:

В этом разбоище, в этом шалмане
Нету ни сердца, ни слёз, ни души.
<…>
Чёрные барды – как злые собаки,
Чёрный глашатай – как чёрный абрек…

Пятая:

А ну златые книги
Раскроем-ка, друзья!
Тишинские ханыги
Запрыгали в князья.
<…>
У них собачьи холки,
Серёжка из ноздри.
Герои с барахолки
Запрыгали в цари.

Теперь такая мода,
Теперь такой запрос:
Дворянская порода,
Заморский абрикос.

Шестая:

Завидую слесарю Ване!
Он может хотя бы взглянуть –
В каком генеральском диване
Какая скрывается суть:

В одном генеральском диване –
Сплошной генеральский коньяк.
В другом генеральском диване –
Сплошной генеральский блудняк.

Такая лихая парнуха,
Такая заснятая мразь!
Зажмурится бедный Ванюха,
Страстям генеральским дивясь…
<…>
Ведь есть же такая холера –
Всё жрать бы, да пить, да блудить.
Другого – людского примера
К свинье не дано применить…

Есть и другие не менее правдивые и художественные картины действительности. Вообще, сколько картин есть в жизни, столько их может быть и в поэзии. Главное – отобрать наиболее существенные.
На представленных примерах мы видим, что перед нами поэт – и сын, и брат русской горькой Жизни…
Но как же – в конце концов – Никола Тряпкин реагирует на ужас жизни? К чему он открыто и подспудно призывает? Кто он? Что он?
Вот ответ:

Снится мне Русь под созвездием Третьего Рима,
Верую, пращур, в святые твои образа.

Или:

Проклинаю всю земную барахолку
И плюю на всё земное барахло.
И дерёмся мы всю жизнь свою – без толку,
И теряем жизнь, и лодку, и весло.

Смешно! Смешно, когда при всём этом Вселенная поэта – «не вселенная, а пельменная Джона Смита»!?
Как же так?!
Где отпор?!
Отпора… нет:

… ты, мой друг Пегаска,
… ты не прекословь.

У Николая Тряпкина есть всё, кроме одного – кроме той ясности, которая была у Пушкина и которая помогала ему испепелять врагов Словом:

Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.

Тряпкин – ослаб. Но немощь не помешала создать верный образ – «голубая советская Русь». Однако, достаточно посмотреть картины советских живописцев: «Солдаты революции» Холуева В.Ф., «Большевик» Кустодиева Б.М., «На страже родного города» Дунаевского Е.И., «Парад Красной армии» Юона К.Ф., «Московский Кремль ночью» Оссовского П.П., «Бородинский мост. Праздничный вечер» Павлова Ю.С., - чтобы понять истинный цвет социалистической эпохи, да и всей России в целом. Слову «советский» синонимично слово «красный» или «кумачовый», или «алый». Не говорим уже о том, что красные стяги и хоругви реяли над Куликовым полем, что к р а с н о г о петуха пускали крестьяне дворянам и своим же недругам-крестьянам, что в русском фольклоре «красное» значит «красивое»: «красна девица», «красное солнышко». Следовательно, красное есть светлое, светлое есть белое ( белизна ), белое – весь спектр цветов. В том числе и голубой…

И такой хуторочек у рощи,
Что и в песне сказать не берусь,
И во все мои сны заполощет
Голубая советская Русь,

Голубая – и вся вот такая,
Из которой мы сердцем росли,
И геройская пыль золотая
Заполняла нам все колеи.
<…>
Потому-что весеннему гуду
До конца я теперь отдаюсь.
Никогда я тебя не забуду,
Дорогая отцовская Русь…

Голубая советская Русь – разноцветная, разноликая и разноплеменная страна, могучая своим разнообразием в единстве. Истинная демократия. Голубой цвет – символ духовной чистоты: ясного неба… Дорогая отцовская, советская Русь – есть рай земной, который грезился нашим прадедам, который создали наши деды!.. А мы, тщедушные сыновья и внуки могучих мужей, без боя отдали русский Рай на растерзание главарям и горлопанам.
«Не забыть» - мало, товарищ Тряпкин! Нужно за Советскую Русь бороться, чтобы вкусить сычёной браги из золотого ковша.
1997… 1998… 1999… 2000…
Веруем, что Слово Русское не погибнет и породит на свет божий великие дела. А те – в свою пору – великие слова.
Веруем, что поэзия Николая Тряпкина никогда не зачахнет, а, поднятая, даст Бог, сильными голосами новых поэтов, обнесёт своей радостью и печалью божий мир от края и до края.

-----------

Москва, 1998