Столица моего сердца
“Гавань на берегу Вечности”
…Сон, он там, где камни. В Иерусалиме можно спать. Радио приносит дневные звуки из страны, Где сейчас день. И слова у нас горьки, как миндаль, забытый На дереве, Но если спеть их в другой стране, Они сладки. И словно пламя в ночи В пустом стволе оливы, Вечное сердце алым пылает От спящих невдалеке.
В конце 1980-х годов эти странные стихи написал Иегуда Амихай и дал перевести Александру Воловику. Слушая сегодняшние “Хадашот”, кажется невероятным, что речь идет о Иерусалиме - городе, в котором “можно” было “спать” под звуки радио. “Вечное сердце”, что алым пылало от спящих невдалеке влюбленных, теперь пылает огнем раздора…
Александр Воловик. Родился в России в 1931. Жил в Поволжье, Сибири, на Урале. В Иерусалиме – с 1976 года. В течение четверти века (с 1977 по 2002 гг.) преподавал английский язык в Иерусалимской школе «Ховат ха-Ноар ха-Цион». Его учительский труд отмечен многочисленными грамотами от Министерства образования государства Израиль. Автор почти двух дясятков изданий стихов, прозы и переводов, две из которых вышли на иврите, одна на английском. Переводы А.Воловика из Рахель, Эстер Рааб, Зельды, Д.Фогеля, А.Ковнера, А.Гильбоа, Г.Прейл, Д.Пагиса, Х.Ленского представлены в антологиях ивритской литературы в русских перевадах, составленных Я.Либерманом (1997), Е.Римон ( 1998), Х. Бар-Йосеф, З.Копельман (1999). Переводы из А. Бен-Ицхака вошли в «Строфы века – 2» Е.Витковского ( 1998) - энциклопедическое по составу представленных мастеров русского перевода издание – памяти Иосифа Бродского. В Израиле наибольшую известность получили переводы А.Воловика двух книг стихов Иегуды Амихая, с именем которого до последних дней была тесно переплетена жизнь иерусалимского учителя и крупного мастера русского перевода Александра Воловика.
Иерусалим – гавань на берегу вечности. Храмовая Гора – огромный корабль для увеселений. Из иллюминаторов Стены Плача смотрят веселые святые, они отплывают, им машут хасиды с пирса: Плывите с миром, до встречи!... Иерусалим всегда в движении, всегда в пути. И ограждения, и пирсы, и стража, и флаги, и высоченные мачты церквей И мечетей, и трубы синагог, и лодки псалмов, и волны гор. Слышен зов шофара: еще корабль отплывает... Матросы Емккипура в белых формах снуют вверх и вниз по вантам и реям верных молитв. Торжище и врата, и купола златые: это Иерусалим, Венеция Всевышнего.
Еще не зная о русском переводе , я впервые услышала на иврите эту гениальную поэтическую аллегорию И.Амихая, - услышала из уст одного оратора, выступавшего на траурной церемонии в память о великом поэте. По-моему , это был май – дата не столь далекая от Дня Иерусалима… Более жизнерадостной, праздничной, живой, яркой и необычной художественной метафоричности я никогда не встречала. Это было как обвал – для меня, человека, воспитанного на русской культуре. Стихи И. Амихая – трудные стихи, они многослойны, вызывают к сотворчеству – эмоциональному и интеллектуальному соитию, с непременным ощущением национальной причастности. Это стихи человека, влюбленного в историю своего народа – творца великой Торы - и прекрасно знающего европейскую культуру. Он сам защищал свою страну. И память о войне подкорково пронизывает каждую строку. Стихи – сиониста по сути. Без учета этих особенностей человеку, приехавшему из России и даже хорошо выучившему иврит далеко не все понятно в ассоциативном мире поэта.
Чуть больше двух лет назад в Иерусалимском Общинном доме на одном из поэтических вечеров я познакомилась А. Воловиком, который своими переводами открыл мне многомерность поэтического кремня Иерусалима И.Амихая. Если мы открыты своему Иерусалиму, «гавань на берегу Вечности» - нам, смертным, в помощь…
Учитель и ученик
Из интервью с А.Воловиком: “В апреле 1976 года я приехал в Израиль и уже через месяц начал учиться здесь, в Иерусалиме, в махоне Гринберга, чтобы получить разрешение на работу в израильской школе. Иегуда Амихай преподавал нам ивритскую литературу - преподавал на языке, который мы еще толком не знали… Шло время , я начал говорить и читать на ирите и вдруг … произошло то , что должно было произойти: на сегодня тихой, а тогда шумной лице Бен-Иегуда я встретился с И. Амихаем и, что самое удивительное, - он узнал меня, хотя и не мог вспомнить откуда! Мы расположились для беседы в кафе “Таамон”, ставшем на многие годы неизменным местом встречи. Во время одной из наших “посиделок” я сказал ему, что начал переводить его стихи… Он принял мой выбор, но просил добавить те , которые считал наиболее важными.”
Это были стихи “Когда избранный народ становится народом, как все”, “Все поколения до меня”, “Мельница в Ямин-Моше”, “Пастух-араб ищут козленка”, “Поэты повляются в Старом городе вечером”, “Я не знаю, повторяется ли история”, “Все поколения до меня”, “Туристы” . Все эти стихотворения не раз звучали на вечерах в Иерусалимском Общинном доме, Городской русской библиотеке, опубликованы в двуязычном издании стихотворений И.Амихая в переводах А.Воловика “Господь милосерден к маленьким детям”:
Они приезжают, чтобы выразить соболезнование, Посетить памятник Катастрофы, поскорбить у Стены Плача И посмеяться за тяжелыми шторами отелей…
Кстати, позже стихотворение “Туристы” было опубликовано в двуязычном англо-ивритском сборнике “Стихи о Иерусалиме”. Примечательно, что на иврите и русском пока еще аналогичного издания нет. А пора бы!
Моление о Иерусалиме. Товарищи
“Мы с ним много выступали вместе... И. Амихай родился в 1924 году в семье немецких евреев. В 1930-е годы репатриировался с родителями в Эрец-Исраэль, где жил, учился, воевал и который беспонечно любил. Он знал английский, немецкий, иврит, но не знал русского языка и сожалел об этом. Поэт прекрасно владел техникой рифмованного стиха, писал сонеты на иврите, но эта традиция не оказалась характерной для его творчества, впитавшего танахические истоки ивритской литературы. Как и воспетый им Иерусалим, И.Амихай был человеком многомерным и щедрым – в творчестве и взаимоотношениях не с “туристами”, а с теми, кто решил связать свою судьбу с его Иерусалимом. И я , действительно, многое воспринял от него. Он по-товарищески помог мне издать мою первую книгу переводов его стихов - в его любимом издательстве “Шокен” ( 1990 г.). В 1991 году этот сборник переиздали – с поправкой одного слова. Самое приятное для писателя-репатрианта, что эта книга до сих пор востребована . И, несмотря на то, что ее еще можно купить, возможно, будет переиздаваться “Шокеном”… Однажды я написал 28 молений - обращений к Б-гу. Для меня молитва всегда оставалась личным общением со Всевышним, когда я , как любой верующий, мог попросить Б-га о чем-то сокровенном - попросить о своем своими словами:
Молю тебя о городе моем: Омой его, наполни водовем Прозрачной влагой, скопленной веками, Молю тебя, очисти от придумок торжество Надстроек заповедной дали. Молю тебя о городе. Ему Не могут подсчитать точнее годы Их путают, им льстят и потому Его так алчут жадные народы. Ты знаешь правду вечную мою: О городе моем тебя молю.” Я говорю об этом потому, что Иерусалим и И.Амихай стали для меня неделимыми.
Так бывает в творческом сознании художника, когда вдруг неожиданно происходит идентификация понятий: учитель вдруг становится учеником , ученик – другом, друг – городом, город – учителем. И круг вдруг замыкается лично на тебе. Одни называют это любовью, другие – гармонией, а третьи – просто живут в столице своего сердца … Самым личным обращением А.Воловика оказалось его собственное “Моление о Иерусалиме”, которое мысленно всегда связывалось с И.Амихаем.
Советский Союз
Верный хлеб
Мой отец работал в Министерстве путей сообщения у Кагановича. В семьях таких специалистов было не принято работать женам. Вот мама и не работал, наверное, для того, чтобы потом «отработать» за всех. Жизнь прокатилась по ней колесом – революции, погромы, чистки, 1928 год, 1934, 1938, сороковые –роковые. Но она сказала нам: «Живите, дети мои… И мы живем…» Мне было 11, когда в 1942 году ушел из жизни мой отец. За несколько военных и послевоенных лет мать надорвалась настолько, что уже в 17 я остался без родителей, с сестрою, прошедшей от Сталинграда до Берлина, что тоже, мягко говоря, не очень сказалось на ее здоровье… Только вот и осталось, что ниточка – племянница, которой горько покидать Горький, хоть теперь он Нижний Новгород. Память о матери. Помню, как звонила сестра, меня тогда вызвали в деканат прямо среди лекции в институте, сказали, что мама умирает. Она была в полном сознании, но вдруг забыла русский язык, и я впервые услышал идиш – язык ее детства. Я ничего не понимал, запомнил последнее: «Леб, майн киндер». Закончил Горьковский институт иностранных языков по специальности «преподаватель английского языка». Потом – по распределению – Тобольск. Как говорят, «оттрубил» все, что положено. Потом – Свердловск, преподавал в вечерней школе молодежи плюс – «Уралмаш» - как технический переводчик. Других переводчиков тогда на Урале не требовалось! Через какое-то время попал в «Совнаркоз», работал главным библиографом в технической библиотеке. Все это, безусловно, обогащало, но учительский хлеб всегда оставался моим верным хлебом.
И вдруг – неожиданный поворот судьбы – взяли завлитом в Свердловский государственный драматияеский театр. Про тем временам – для творческого человека это было настоящим подарком судьбы, давшем общение и совместную работу с ведущими драматургами Советского Союза – Алексеем Арбузовым, Леонидом Зориным, Константином Симоновым, Станиславом Радзинским старшим, переделовавшим классическую прозу в драматургию ( например, «Приваловские миллионы» Мамина-Сибиряка.)
Театр и поэтические стадионы
Как поэт начал поздно, наверное языки и всепоглащающий интерес к драматургии поглащали. Однако именно театр стал толчком к тому, что начал писать сам – соответственно для своего театра. Одной из самых дорогих для меня, может, потому что была первой, стала комедия «По свежим слезам» (в соавторстве с Лялиным). Это в жизни мы жалуемся, а в театре всегда не хватает чето-то веселого. Потом – много других пьес для Свердловска и провинциальных городов России. Как я сегодня отношусь к своим пьесам, которые охотно ставились в России? Не знаю. Когда репатриировался, очень хотелось взять с собою все написанное, так ведь и нельзя было. Раз поставили – значит государственная собственность! Так вот и пришлось – забыть, впрочем, может, так оно и лучше было? Мой первый сборник стихов - «Перепуток»(1963) – вышел в Свердловске, когда мне было 32 года, потом в 1966 – «Завтра – август» и в 1970 году - «Разбег» и книга прозы. Очень хорошо помню 1966 год – участие в первом для меня Всесоюзном семинаре молодых поэтов в Кемерово. Ярослав Смеляков, Марк Сергеев, Леонид Соболь – сын «гремевшего» в тридцатые Андрея Соболя. Объездил всю Россию в команде с уральскими поэтами. Магадан, Петропавловск- на-Камчатке, Находка, Владивосток, Новосибирск ( Академгородок). Тогда поэты на стадионах выступали или все, что угодно, могло стать стадионом. Никого из той команды и в живых-то уже не осталось. Разве…вот я. И то, наверное, потому, что эту жизнь мне дал Израиль…
Иерусалимский еврей
Это, наверное, странно, учитывая, как складывалась моя жизнь в Советском Союзе, но я не хотел жить в России! Не только в России - я не хотел жить в Америке ( в те времена большая часть сразу репатриировалась в Штаты, а уж с английским – не раздумывая). Более того, я не хотел жить в Тель-Авиве, я хотел жить только в Иерусалиме! Я всегда чувтвовал себя евреем. Сама природа так распорядилась: достаточно глянуть на меня, чтобы не ошибиться. Никто никогда и не заблуждался на этот счет. Кстати, по тем временам, к тому же на Урале, мы вообще мало что знали об Израиле. А некоторые из уехавших даже ухитрялись плести небылицы типа, что со знанием английского в Израиле невозможно найти работу! И это-то в 1970-е годы! Моя профессия с первых дней дала мне возможность работать только по специальности! Пусть сначала не в Иерусалиме. Год я преподавал английский в Цфате. Вообще Цфат стал для меня словно одним из подступов к Иерусалиму. Всегда любил и люблю размеренность этого святого город. Он укрепил во мне осознание собственной принадлежности к Израилю. Это сказалось даже на отборе стихов для моей антологии «200 стихотворений» – немногих стихов, которые я оставил из России ( «Рубенс», «Музыка», об отце). Вообще после всех «Уралмашей», театральной суеты, мне всегда казалось, что Цфат подарил мне время на раздумья, позволив осмыслить сущность моего же рождения, почему еврей должен быть в Израиле и почему конкретно я должен жить только в Иерусалиме. Независимо от того, нравятся ли мне Ашкелон и Натания, жить я должен здесь:
Записки в Стене плача – Словно птицы, прячущиеся В трещинах истории. Еще мгновение – И они взлетят к небесам моего Бога.
А с 1977 по 2002 преподавал в Иерусалимской школе «Ховат-ха-Ноар ха-Цион». Когда начинал – это была малюсенькая школка трудно сказать какого уровня. Теперь в ней есть французские, американские, российские классы. В течение многих, помимо преподавателя, лет я работал, как здесь говорят, «Рокез ха-олим», работая непосредственно с ребятами репатриантами – по всем направлениям: языковая и социальная помощь. Никогда не вел литерат урной студии, но неизменно консультировал всю творческую поросль «Ховат ха-Ноар ха-Цион». А уж стихами-то был завален всегда – ра русском, иврите, английском. Причем, всегда призывал к тому, чтоб писали на иврите – это учит мыслить на языке своей страны. Я приехал сюда, потому что всегда хотел здесь жить. И если вы еще этого не захотели, мысля ивритом, это желание непременно появится! «Иврит – в сердцевине поэзии,» – писал в одном эссе И.Амихай. Жизнь показала, что это действительно так, хоть я и преподавал английский. Главное, что ученики меня понимали!
«Царская» Россия
Из интервью с женой А.Воловика, поэтессой Р.Левинзон:
Когда мы получили вызов, нас с Сашей сразу же уволии с работы. Свердловские радио, газеты, телевидение, газеты прекратили сотрудничать с нами. Рукопись моей книжки стихов сразу же выбросили из издательского плана.То же случилось и со стихами Саши. Более того, из свердловских библиотек изъяли все книги, написанные нами. Саша был автором текстов нескольких очень популярных в то время песен Евгения Радыгина. Их стали исполнять без указания на авторство текста. Кстати, та же учать постигла и автора слов очень популярной в Советском Союзе пести «Если вы не бывали в Свердловске» Григория Варшавского. Многие знакомые отвернулись от нас… Нашему сыну тогда было шесть лет. Но кто-то из детей на стене нашего дома под окном вырезал: «Марк – предатель»… Отказ в выезде длился уже два года. И тогда Саша пошел в Свердловский обком партии и сказал: «Вы хотите сделать из нас героев или великомучеников? Отпустите просто…» Неожиданно нам дали три дня на сборы и почти вытолкнули. Был 1976 год.»
На улочке тихой, в бессмертной столице моей…
В сборнике стихов, эссе, рассказов, пьес, очерков «Литературный Иерусалим» Иерусалимского отделения Союза писателей Израиля, вышедшем к 3000-летию Иерусалима ( Иерусалим, 1995) есть стихотворение А.Воловика – с посвящением И.Амихаю:
Давай, повидаемся…Боже мой, как надоели Мне странствия эти, мятущие естество. Давай повидаемся…Может, на этой неделе, А, может, на следующей. Но не позднее того...
И родичи правы: они нам пеняют резонно, Что хватит уже баламутить соленость морей. Давай повидаемся где-нибудь там, на могиле Язона, На улочке тихой, в бессмертной столице моей
|