Смерть и Время царят на земле, -
Ты владыками их не зови;
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
Эти прекрасные строки Владимира Соловьёва, будь они написаны чуть ранее, могли бы стать эпиграфом к созданному им же циклу статей под названием «Смысл любви». Целью работы знаменитого философа было доказать: общепринятое представление, будто любовь между мужчиной и женщиной необходима человечеству исключительно для продолжения рода, - не что иное, как заблуждение.
Соловьёв обращает внимание читателя на следующее противоречие: «В эмпирической действительности человека как такового вовсе нет – он существует лишь в определённой односторонности и ограниченности, как мужская и женская индивидуальность. Но истинный человек в полноте своей идеальной личности должен быть высшим единством обоих». В осуществлении этого единства и заключается задача любви.
Однако на пути к решению этой задачи встаёт природный эгоизм человека, убеждённого, что «он сам по себе есть всё, они [другие] сами по себе – ничто». Но лишь вместе с другими человек «может осуществить своё безусловное значение – стать нераздельною и незаменимою частью всеединого целого, самостоятельным живым и своеобразным органом абсолютной жизни».
И тут на помощь человеку приходит любовь. Это она побуждает «всем нашим существом признать за другим то безусловное центральное значение, которое, в силу эгоизма, мы ощущаем только в самих себе. Только любовь может вести к действительному и неразрывному соединению двух жизней в одну, только про неё и в слове Божьем сказано: будут два в плоть едину, т.е. станут одним реальным существом». Такова задача любви.
Дело любви заключается в том, чтобы человек смог не только почувствовать для себя безусловное значение любимого предмета, но и соединился с ним в создании абсолютной индивидуальности. В своих размышлениях философ исходит из того, что «человек кроме своей животной материальной природы имеет ещё идеальную, связывающую его с абсолютной истиной или Богом». Взгляду любящего человека доступна эта идеальная природа. Это принято называть идеализацией. Со временем, правда, этот идеальный свет исчезает. На из этого, по мнению Соловьёва, вовсе не следует, что он был ложным.
Из этого следует, что любовь есть «начало восстановления образа Божия в материальном мире, начало воплощения истинной, идеальной личности». Дело любви есть преобразование по истинному образцу не соответствующей ему действительности.
Однако это дело восстановления образа Божия в материальном человечестве не может совершиться без волевого усилия самого человека. «Необходима деятельная вера, нравственный подвиг и труд, чтобы удержать за собой, укрепить и развить этот дар светлой и творческой любви, чтобы посредством него воплотить в себе и в другом образ Божий и из двух ограниченных и смертных существ создать одну абсолютную и бессмертную индивидуальность».
Увы, «нездешняя, мистическая основа любви воспринимается как мимолётная зкзальтация и быстро забывается. Первым условием любви признаётся то, что должно быть лишь её крайним, обусловленным проявлением, - физическое соединение. И это неизбежно становится нравственною могилою любви.
Чтобы избежать этого, верующей любви «нужно непрерывно себя отстаивать против той действительной среды, где бессмысленный случай созидает своё господство на игре животных страстей и ещё худших страстей человеческих. Против этих враждебных сил у верующей любви есть только оборонительное оружие – терпение до конца. Чтобы заслужить своё блаженство, она должна взять крест свой. В нашей материальной среде нельзя сохранить истинную любовь, если не понять и не принять её как нравственный подвиг. Недаром православная церковь в своём чине брака поминает святых мучеников и к их венцам приравнивает венцы супружеские».
И Бунин, и Пастернак были знакомы с идеями Соловьёва, на восприняли их по-разному.
Стихотворение Бунина «Беру твою руку и долго смотрю на неё…» написано от первого лица. В первой строфе есть и местоимение «я», и глаголы в форме 1-го лица единственного числа: «беру», «смотрю», «чувствую». Присутствие лирической героини обозначено местоимениями «ты», «тебя», «твою», «твоё». Читатель словно наблюдает за объяснением двух влюблённых. Правда, лирический герой не говорит: «Я тебя люблю». Он говорит: «Я тебя чувствую». То есть разделяет чувства лирической героини, переживает те же эмоции, что и она? Вовсе нет! О героине сообщается:
Ты в сладкой истоме глаза поднимаешь несмело…
Но о герое стихотворения никак нельзя сказать, что он находится в состоянии истомы (приятной расслабленности). Напротив, он напряжённо размышляет, ведёт внутренний диалог. Именно внутренний. Иначе зачем бы он стал говорить своей собеседнице: «Беру твою руку и долго смотрю на неё»? Она и сама видит, что берёт и смотрит, причем, похоже, действительно долго: двоеточие после второй строки показывает, что женщина ожидает объяснения.
О чём же так глубоко задумался лирический герой? Его волнуют вопросы:
Что надо ещё? Возможно ль блаженнее быть?
Он не спрашивает: «Возможно ль счастливее быть?», хотя и по смыслу, и по количеству слогов это слово вполне подошло бы. Дело в том, что, согласно «Православной энциклопедии», «блаженство – состояние совершенной духовной радости пребывающего в Божественной любви человека, достигнутое благодаря единению с Богом, обожению». В свою очередь, обожение – преображение естества человека, воплощение в нём образа Божия путём самосовершенствования личности через смирение и покаяние, осознания порочности страстей.
Вопрос: «Возможно ль блаженнее быть?» - означает, что каждый из героев стихотворения, по отдельности, достиг уже определённой степени блаженства или, по крайней мере, находится на пути к его достижению.
А вот вместе они могут прийти только …к гибели. Поскольку
…ангел мятежный, весь буря и пламя,
Летящий над миром, чтоб смертною страстью губить,
Уж мчится над нами!
Летящий над целым миром дьявол представляется читателю гигантским, непобедимым. Сопротивляться ему, конечно же, бесполезно. Поддавшись смертной страсти, влюблённые, наверняка, не погибнут физически, но блаженство утратят, потому что ни о каком единении с Богом уже не может быть и речи. Тут уж, скорее, единение с дьяволом!
Интересно, что местоимение в форме множественного числа («нами») появляется только в конце стихотворения: одним целым со своей возлюбленной лирический герой чувствует себя только перед лицом духовной смерти.
Мы не знаем ни имени героев произведения, ни времени, ни места действия. По мнению Ивана Бунина, так было, есть и будет всегда: любовь, сопряжённая с физическим влечением, и единение с Богом – явления несовместимые.
А вот Борис Пастернак, если судить по стихотворению «Зимняя ночь», идеи Соловьёва разделял.
В «Зимней ночи» нет местоимений 1-го или 2-го лица. В нём вообще нет ни одного личного местоимения. В отличие от стихотворения Бунина, где не только каждый персонаж существует сам по себе, но и душа героини отделена от тела, герои Пастернака в художественном пространстве произведения не существуют отдельно друг от друга. И буквально, и в символическом значении. Ведь «судьбы скрещенья» – это то самое, соловьёвское, «взять крест свой».
Очевидно, что первая строка стихотворения: «Мело, мело по всей земле» - реминисценция из «Двенадцати» Александра Блока («Ветер, ветер на всём божьем свете»). В обоих произведениях первая строка – указание на кризисность современной автору эпохи. А метафора «воск слезами …капал» - отражение трагичности не только эпохи, но и личных судеб героев. Однако всё, что приносило боль и страдания, отступает перед огнём любви («всё терялось в снежной мгле// Седой и белой»). Той любви, дело которой, по мнению Соловьёва, - «духовно-физическое восстановление образа Божия в материальном человечестве». Именно о такой любви говорит Пастернак. На это указывает и парадоксальное, на первый взгляд, сравнение («жар соблазна// Вздымал, как ангел, два крыла// Крестообразно»), и финальная строфа стихотворения. Она почти повторяет первую, однако не ограниченная ни во времени, ни в пространстве катастрофичность начальной строфы в финале ограничивается одним месяцем (февраль), а поскольку метафоричность начала стихотворения в последней строфе сменяется прозаичной конкретностью, то здравый смысл подсказывает, что и в пространстве. На наших глазах происходит преобразование по истинному образцу не соответствующей ему действительности.
В заключение необходимо привести ещё одну цитату из «Смысла любви»: «Истинная жизнь индивидуальности в ее полном и безусловном значении осуществляется и увековечивается только в соответствующем развитии всемирной жизни, в котором мы можем и должны деятельно участвовать.... Наше личное дело… есть общее дело всего мира – реализация и индивидуализация всеединой идеи и одухотворение материи».
Булгаковский Иешуа был убеждён, что настанет царство истины. Владимир Соловьёв верил, что настанет царство любви…