Несмотря на огромное количество попыток привлечь читателя через заигрывание с ним, через его развлекание, поэзия Михаила Гундарина не имеет совершенно никакого отношения к так называемому развлекательному жанру, и очередной сборник стихотворений – лишнее тому подтверждение.
В данном контексте под развлеканием я подразумеваю всё то, что доносит до читателя основную идею текста такими методами, как шутки-прибаутки, откровенный стёб, эпатаж, использование ненормативной лексики. Гундарин, хоть и грешит порой ненормативными вставками, но делает это искусственно, выморочно. В такие моменты лирический герой поэзии Михаила Гундарина похож на Александра Гордона, сыгравшего в фильме по роману В. Пелевина «Generation П» роль Ханина и произнёсшего знаменитое матерное из трёх букв с принуждённой улыбкой добровольно изнасиловавшего себя человека. Но что же представляет из себя поэзия сборника – без этого замечательного отступления?
Для начала нужно иметь в виду, что круг читателей (не путать с «почитателей») поэта Гундарина, тех, кто действительно понимает все его символы, метафоры и большой объём цитатности – это, прежде всего, люди знающие, искушённые в литературе. А новый сборник рассчитан именно на такого читателя и является более интересным и менее вымученным, чем те же «Новые календарные песни», вышедшие годом с лишним ранее. И, разумеется, М. Гундарин последователен в собственной проповеди постмодернизма.
В этом отношении очень показательно стихотворение, которым сборник открывается:
Марине
Выпрямитель, знаешь, и прерыватель
Затевают спор, и опять не в тему –
Ведь они как вид и видоискатель
В одну запаяны схему.
Так зачем разбирать, кто кому подобен,
Кто часть глаза, кто часть пейзажа.
Каждый хочет похвал и любой подробен.
А в итоге выходит лажа
Для того, кто внутри, а для прочих – басня.
Но и то, и это – литература.
Чтобы вырваться, нужно шутить опасней,
И подпрыгивать вверх, как температура!
Личный взгляд поэта и та мысль, что является ключевой для всего стихотворения – первые две строки. Именно «не в тему», но что? Ответ на этот вопрос находится в окончании сердцевины текста, во второй строке третьего катрена – «но и то, и это – литература». Сердцевина текста – это, если отбросить две строки начала и две строки окончания, практически буквально процитированный Бродский в методе изложения. И эта бродскость, что достигает пика в ответе на вопрос: что не в тему? – «Литература», - одновременно словно примиряет всех спорящих о преемственности традиции в русской поэзии и, вообще, в литературе – «и то, и это – литература!» Эта строка упруга, спрессована до максимума, что создаёт напряжение, нуждающееся в разрядке, снятии. Потому личный взгляд поэта высказан после – он снимает напряжение своей размеренностью, сказанностью на грани шаблона: «Чтобы вырваться, нужно шутить опасней/И подпрыгивать вверх, как температура!»
Собственно, критической заметкой об одном стихотворении можно было бы и ограничиться, если б не одно замечание: Гундарин - поэт, искушённый настолько же, насколько и понимающий его читатель. Учитывая эту искушённость, было бы несправедливо поставить точку сейчас и создать впечатление цитированного Бродского, и только. Нет, всё несколько хитрее.
Постмодернизм, на мой взгляд, - это не жанр, не направление, не стиль и даже не школа. Если рассуждать в некоторой степени отстранённо, то постмодернизм – это свойство, точнее, качество всей поэзии (хотя есть соблазн распространить данную трактовку и на другие разделы искусства), что включает в свой арсенал весь предыдущий опыт изящной словесности. А присвоить автору качества постмодернизма, означает признать в нём способность к обобщениям и подобиям, к цитатности не только словесной, но и манеры, метода и т.д.
В новом сборнике способность М. Гундарина к цитатности словесной не вызывает сомнений, причём делает он это умело и, где-то, изящно. Всё-таки хочется найти, пускай и в следовых количествах, что-то помимо геометрически точной манеры Бродского.
И первое, что можно здесь заметить, это следы символизма, а показательными текстами в этом отношении будут «Романсы вдогонку» из второй части сборника «Водные процедуры». Одно только "Летом ты ходишь в лиловом" отсылает к целому пласту русской символической традиции, со всем её набором символов, метафор и гипербол. Тем не менее, нужно не забывать, что мы имеем дело со старым поэтом, а потому восторженных юношеских од ждать не стоит. Взгляд поэта предстаёт печальным, а чаще – разочарованным. От прошлого очарования миром остаются только отблески воспоминаний. В конце концов, именно воспоминания/мемуары, рефлексия по сему поводу и есть отправная точка "Романсов вдогонку", и чем дальше в прошлом эти воспоминания, тем больше они превращаются в символы. Ощущение прошлого усиливается за счёт частого употребления глаголов прошедшего времени. И если в "Романсах 1 и 2" прошлое настигает поэта только в последней строке, то "Романс 3" с этого прошлого начинается: «Мы виделись - давно. Блистающая даль» - и замыкается им же: «Мы виделись давно... И никому не больно!». "Романс 4" вроде бы возвращает поэта в сегодня, но выясняется, что прошедшее время - неизбежно: «Но ты всё же права - нам пора расставаться».
Закрывает цикл "Романс 7" - это уже внезапно возникшая потребность проговорить/запечатлеть хоть что-то из сегодня, выделить символы окружающей поэта реальности настоящего времени. Но предыдущий опыт шести "Романсов" уже задал тон неизбежности, и «Знаю, что как всегда/Ты промолчишь в ответ» - звучит обречённо и, в какой-то степени, с высоты прошлого опыта.
"Путешествие (Пейзаж и вокруг)" – здесь, конечно же, трудно не узнать (опять же) Бродского в "Косить эффективней серпом по яйцам", так же, как и перифраз из Есенина в "Смешавшей моржиное с голубиным". Кроме того, в субъективной интерпретации автора данного маленького исследования, узнаваемы осовремененные, упорядоченные (можно сказать, причёсанные) технические методы Маяковского:
Здесь тоже командует ими кто-то -
Выводит шеренгой на спины улиц.
Но это каторжные работы,
Бег без шнурков и пуговиц.
Хотя уверен, что сам Михаил Гундарин вполне может со мной согласиться. Так же, как и с тем, что в строках «Берите меня, влажногласые воды/Блуждать по неведомым миру пучинам» мандельштамовских интонаций больше, чем элегических мотивов Бродского.
Но, при всей разности использованных средств, этот цикл стихов очень гармоничен и читается без особых сбоев, как ритмически, так и семантически, по логике развития сюжета. Здесь поэт предстаёт не только как преемник традиции, но и как этой традиции хранитель. История показывает, что человечество периодически нуждается в проговаривании простых, часто – банальных, истин. Поэзия же нуждается в проговаривании наработанного предшественниками опыта, но она всегда имеет задачу сказать больше, чем простой пересказ - проговорить некую сверхидею, сверхмысль. Думается, что в "Путешествии" сверхмысль высказана совершенно открыто, практически прямым высказыванием, чуть ли не единственным во всём цикле:
Вот так язык нас довёл до ручки -
А сам остался неубиваем.
Что касается третьей части сборника - почти поэмы "Старый поэт" - то она вызывает лёгкое недоумение попытками то ли отдать дань моде, то ли внести элемент авангардизма. На мой взгляд, делать этого не стоило, так как авангардизм - явление временное и, в большинстве случаев, инфантильное. То есть, если поэт созревает, то помимо независимости суждений приобретает чувство ответственности - звучит это довольно пафосно, но сама изящная словесность располагает к пафосу. И если все эти "б...", предполагающие нецензурную лексику в первых двух частях сборника, выражают эмоции, и тем хоть отдалённо оправданы (хотя не типичны для стихов М.Гундарина), то в третьей части эти недосказанности выглядят как кокетство на потребу толпе. И мысль-то поэмы понятна, и понятно, что по прочтении настоящей заметки определённая часть аудитории кинется читать именно эту, третью часть, и всё же... Подобного рода тексты я ожидаю от молодых, несозревших (а часто и до самой старости не созревающих) авторов. И не спасают ситуации ни хлебниковские отсылки вначале, ни многоярусные "ра":
Чужого ярда расстегай
Я рад
я радиомечтатель
Я раб я рай
Средства не ведут к цели, но – уводят от нее. Если свести всё к выводу, то третья часть сборника - почти поэма "Старый поэт" - не оправдана ни этически, ни эстетически. Дело не в моей "лакировке" действительности, дело во вкусе поэта - скажи, каков твой вкус, и я скажу - какой ты поэт! Цитировавшийся на протяжении всего сборника Бродский как основная фигура поэтической речи Михаила Гундарина вынуждает, как минимум, к последовательности в выборе средств. Но если поэзия - есть высшая форма речи, то не думаю, что нецензурная лексика, при всех оправданиях её использования, к упомянутой формуле о высшей форме имеет хоть какое-то отношение. Кстати, весь объём творчества Иосифа Бродского содержит, по большому счёту, меньше нецензурного, чем использовано в "Старом поэте". И всё же...
И всё же, в целом, новый сборник стихов Михаила Гундарина я бы рекомендовал к чтению, но с одной оговоркой: для полного, полноценного понимания данного произведения необходима значительная база знаний русской поэзии, в том числе таких оригинальных авторов, как В. Хлебников, так как вам придётся иметь дело с традиционным русским постмодернизмом заимствований.
Поэт Иван Образцов. Барнаул 2012г.