О, СОЛНЦЕ ТВОЁ!
(2003)


Трудно приниматься за рецензию на книгу какого-нибудь поэта, зная, что он к тому же либо кандидат филологических наук, либо даже профессор, преподаватель, так сказать, со стажем, и что он наверняка знает глубже и шире, чем ты, художественную литературу во всех её аспектах.
Но я всё же взялся за эту опасную для меня работу, поплыл, устремился против сильнейшего течения, испытывая тем самым и свою личную творческую лодку. Даже местоимение «я» здесь будет уместнее, думаю, чем академическое «мы».
Имя поэта – Юрий Минералов.
Книга поэта – «О, солнце моё!» – вышла в 2003 году в издательстве «Литера» (Москва-Ярославль).
Вы уже заметили, я надеюсь, что одно определение «поэт» уже говорит о моей критической благосклонности к данному автору. И не без оснований. У Юрия Минералова до настоящего времени вышло три стихотворных сборника: «Эмайыги» (1979), «Красный иноходец» (1995) и «Хроники пасмурной Терры» (2000). Каждый из них самостоятелен, имеет свою кровную минераловскую стилистику и поэтическую минераловскую красоту. Мне скажут, что иные авторы имеют и поболее книг. Но я имею в виду не количество написанных виршей, а качество духа и техники, которого у современных стихотворцев (в массе своей) так не хватает.
Вообще русский литератор, как известно, в самом высшем своём проявлении духа именно многофункционален. Его «распирает» во все стороны бытия. Он не может (точнее может, но не хочет) быть отличным специалистом в определённо-узкой области. Он старается охватить все сферы жизнедеятельности, но в русле одной духовной реки. Таков Юрий Минералов как творческая личность: поэт, литературовед, историк, публицист, прозаик и профессор, преподаватель Литературного института им. А.М. Горького. Но для меня он сейчас только поэт, только автор определённой книги стихотворений. И поэтому – ближе к теме: к сборнику, к стихам, к строфе, к слову!
Правда, я надену на себя маску читателя, не знающего ни кто такой Юрий Минералов как литератор, ни что такое современный литературный процесс. Зачем? Просто так будет спокойнее критиковать, сфокусировавшись на одном предмете? Или, как заметил один современный романист, «хороший, негрупповой критик всегда прав!»? Я с этим не согласен – но мне захотелось именно так.

Итак, «О, солнце моё!»
Какое банальное название, само по себе ни о чём не говорящее, кроме как о том, что солнце, мол, только его, лирического героя. Дерзко, но бессмысленно. Подобные заглавия (дать хорошее, точное – это уже полдела) вы можете встретить в полуподвальных книжных магазинчиках, которые больше всего похожи не на книжные, а на штабы каких-нибудь партий. А книги так себе, для отвода глаз… Словом, вы можете встретить в полуподвалах следующие перлы: «Ищу наследство» (обычно его не ищут, а получают), «Второе детство» (инфантилизм чистой воды?!), «Дуб и молния» (это скорее название басни, чем целой книги), «Какого цвета ветер?» (а какой силы тапочки?) и т.д. Несмотря на неброское название, я всё же читаю книгу. О, эта постоянная человеческая тяга – схватить, познать и – принять или отвергнуть! Я читаю одно, второе, третье стихотворение. Захватывает. Почему, пока не осознаю. Но трепетно от прочитанного: захватывает.
Книга состоит из двух разделов: «В полночь солнце всходит» и «Минное поле». В первом – 48 стихотворений, во втором – тридцать одно. Суммарно: 79 произведений. Она, как видно, «солидная», по объёму превышает предыдущие, своего рода – на определённом творческом этапе Юрия Минералова – итоговая. Это очевидно и потому, что в неё вошли стихотворения, напечатанные в первых трёх сборниках. Здесь и полное отсутствие датировки, говорящее о замысле построения книги как монолитного единого произведения. Есть, однако, одна дата, но она выступает в качестве названия стихотворения: «4 октября». И всё.
Охватывая книгу целиком, я подметил её главное отличие от других. Оно в том, что она, скажем так, классична. В том понимании, что стихи имеют традиционную форму, стандартные строфы. Я не встретил ни одного стихотворного «выкрутаса», вроде легендарной минераловской бутылки «Smirnoff». Но тогда, в том сборнике – в «Хрониках пасмурной Терры» - стояла иная задача: показать лёгкость «делания» стихов в виде графических фигур. «Вознесенский отдыхает», как тогда говорили многие мои знакомые. В новой книге преобладают строфы в четыре строки; правда, с другой стороны, сохранена самая разнообразная рифма, в некоторых стихотворениях отсутствуют знаки препинания, начало каждого стиха в строфе бывает со строчной буквы, налицо виртуозная, но без потери единого смыслового хода, инверсия. И это тоже классично, так как придумано задолго до нас с вами и футуристов начала 20 века. И отныне поэту (стихотворцу) технотронной цивилизации дано историческое право свободно-смело пользоваться всем богатством русского стихосложения, исходя из своих художественных норм и задач.
Тематика сборника разнообразна: о любви, о языке, о природе, о «деятелях русской культуры», о человеке, о Сибири и в целом о России, о Париже и о «душе китайского народа», о глобальных вопросах цивилизации и культуры – обо всём об этом в чувствах, с любовью ко времени, особенно к картинам прошлого поэзия Юрия Минералова.
Тематика, можно сказать, даже экзотична. Экзотична тогда, когда поэт прикасается к тайнам духа, как сегодня выражаются, сопредельных государств, а некогда дружественных республик, близких нам по духу народов.
Я уже выше говорил о неброском названии. Однако появилось одно существенное «но», меняющее моё отношение к этому. Первый раздел, в основном, посвящён теме любви. От стихотворения к стихотворению перед нами возникает образ возлюбленной. Она – солнце. И лирического героя, и самого поэта как творческого и бытового человека, это чувствуется. И здесь понимаешь, что в «полночь солнце всходит» – это не стихотворный варваризм, как «солнце в ночи», а – точная метафора, обозначающая женщину. И это она, как солнце, точнее даже Она-Солнце всходит над мужчиной в полночь («Зов»):

… моя судьба,
лучшая, оглянись:
жизнь мою после тебя
перевернуло ввысь.

По солнечному лучу
Передаю зов свой.
Ночью я замолчу.
Как хорошо с тобой.

Значит, «О, солнце моё!» – название точное. Оно действительно содержит в себе, как эмбрион всего в будущем потенциально развитого и далее развивающегося человека, всё дальнейшее поэтическое развитие образа женщины (лирической героини) и образа взаимоотношений между женщиной и мужчиной (лирическим героем).
Где женщина – там постоянно солнце или его производное: свет («Весело в эту полночь…»):

Буря в пучине неба.
Мечется месяц в сетях.
А ты улыбнулась нежно.
Солнце у нас в гостях.

И: «…мне ночью так светло // от бурного и любящего взгляда», «Видишь, солнце зависло твоим обручальным колечком». Или всегда музыкально: «Сынишка и я, и – музыка наша, мама», «Под звонкой лазурью небес веселее, // но музыка ночи так нравится нам». Эти и другие качества возлюбленной поэта являются доминантой многих стихотворений. Качества могут варьироваться, видоизменяться, плавно и как бы незаметно переходить в другие, исключаться и переходить в качества предметов, которые окружают героиню и героя, но на протяжении всего цикла любовной лирики в основном – по сути своей – остаются непременно те же, первоначальные.
Что касается чувственного и предметного мира, то рядом с высочайшим романтическим чувством я снова встречаю точно такое же чувство, но в иной, менее возвышенной (или не возвышенной) поэтической реальности. Под силой же любовного чувства и реальность преобразуется или совсем не бросается в глаза, так как она не первостепенна:

Цыганочка моя! я жду тебя в метро.
Не кони нас помчат – нам их не надо.
Не нужен и костёр: мне ночью так светло
от бурного и любящего взгляда.

Детали любовной поэзии (романса) 19 – начала 20 века – кони, костёр – не только не интересуют лирического героя, но отрицаются им: «нам их не надо». Замечательно тут и властное, сказанное мужчиной, местоимение «нам». Мощь порыва сохранена. И благодаря не только глаголам в каждой строке: «жду», «помчат», «не надо», «не нужен», «закрылись», «запели», «принадлежу», «летим», – но и ямбу, осложнённому пропусками ударений: 2-6-8-12 // 2-6-8-10 // 2-6-8-12 // 2-6-10 (первая строфа); 2-4-6-8-12 // 2-4-6-10 // 2-6-8-12 // 2-4-6-10 (вторая строфа). Далее: метро для поэта не помеха; он улавливает главное, а именно то, что предметный мир изменяется, быстро, страшно, мир становится интересно неинтересен, а любящий взгляд вечен, по крайней мере – в сердце человека, в дыхании мироздания, в Космосе.
Высшим пилотажем любовной лирики Юрия Минералова, я думаю, является стихотворение «Я жду столько длинных минут…» Но здесь меня могут упрекнуть в том, что я глубоко ошибаюсь, выделяя лучшее из лучшего, ибо каждое настоящее произведение о любви к женщине всегда прекрасно. И в этом их якобы схожесть. Да, каждое, да, о любви – жемчужина в бесконечном ряду других жемчужин. Но вот здесь – стоп! Жемчуг жемчугу рознь: «Облако в штанах» не «Евгений Онегин», «Не пой, красавица, при мне…» не «Сыпь, гармоника! Скука…Скука…». Они – жемчужины – различны по объёму, по цвету и оттенкам. Так и стихи. Каждому произведению свойственен свой слог с большой буквы. Я высоко оценил стихотворение «Я жду столько длинных минут…» потому, что чувство, выраженное в нём, типично если не для всех, то для многих поэтов. Лирический конфликт – поиск «точек соприкосновения» между художником и его идеалом – вечен, решался в прошлом и, наверное, обязан решаться и в настоящем и в будущем именно так, как нам его в простой поэтической форме раскрыл Юрий Минералов. И, подчеркнём, в поэзии в отличие от большой прозы «Она» не обязательно должна быть чётко определена по социальному статусу: крестьянка ли, горожанка ли, медработник или стюардесса. Она и она. Для каждого она – своя. И – обязательно богиня.

Я жду столько длинных минут.
Вошла, недоступна, как гостья…
О, женщина – как ей идут
и кружево, и лохмотья!

Из них твоё тело поёт.
Они красоте не барьеры.
И всё же художник сорвёт
всё лишнее с тела Венеры.

«Венера – древнеиталийское божество весны, покровительница садов и огородов. Почиталась в Риме с глубокой древности. Впоследствии под влиянием греков она была отождествлена с Афродитой, считалась богиней любви и красоты, хотя прежнее значение культа Венеры сохранялось. Венера почиталась также как прародительница римского народа, особенно во времена Цезаря и Августа. Изображалась в виде прекрасной женщины, воплощавшей в себе идеальную женскую красоту» (БСЭ, 2-е изд., 1951, т.7, стр.421). Я привёл эту цитату для того, чтобы показать, на мой взгляд, ту характерную особенность содержательной стороны произведений Юрия Минералова, когда он не только пользуется общими понятиями «она», «женщина», «жена» для, скажем так, обозначения своей лирической героини, но и пользуется с той же целью именем мифологической богини. Соединяя лично-реальное («Я жду… Вошла, недоступна, как гостья») и общее историко-культурное явление («тело Венеры»), поэт достигает высшего результата: слова (стихи), сказанные только им и только конкретной женщине, может повторить любой поэт (мужчина), который видит – и не может не видеть! – в своей любимой, земной (как будто есть другая!) женщине идеальную Венеру из древнего античного пантеона.
С другой стороны, имена женщин-современниц, встречающихся в стихах в статусе лирических героинь («Ира, моя судьба», «Наталинька – не спит, не спит!..», «И вспыхнет матово: «Люд-мила», «Но два сердца колотятся в двух именах Марианны») для меня, читателя, бесцветны и бесполезны. По той самой причине, о которой говорилось выше: Она – она, она – Одна. А милы данные имена, видимо, только самому автору, потому что в сердце читателя они просто-напросто не рождают ответного чувства, ибо опять-таки – у каждого смертного своё любимое женское имя. Возможны совпадения, но я говорю о тенденции, о данности, о привычке. В частности, о традиции поэтической, которая теснейшим образом связана с жизненной. А где-то они и суть одно… Представьте себе, если бы в пушкинском «Я Вас любил…» было в ткани текста вышито имя Керн (допустим ради эксперимента: Я Вас любил, Анна…и т.д.), то оно, стихотворение, я уверяю вас, трогало бы нас меньше или вообще бы не трогало. Прошу только тут различать лирико-поэмных героинь (Анна Снегина) с лично-лирическими, которые обозначаются безличными местоимениями или разнообразными существительными типа «грузинка», «красавица», «вишня», «солнце» и т.д. Словом, или поэт типизирует женский образ, или растекается мыслью «по бабам». Но, растекаясь, пусть ни в коем случае не конкретизирует её по имени. Правда, здесь у меня возникла догадка. А что, если это та лирика, которая принадлежит несуществующим в нынешней атмосфере альбомам, так сказать – альбомная лирика нового века? Если так, то имена оправданы, но не оправдано только само печатание стихов в книге, которая претендует на общественное внимание. Я тоже иногда балуюсь «альбомной» лирикой:

…хватит с нас сфер поэтичных,
Заглянем поближе, – и вот:
Таких огурцов преотличных
Не знает ничей огород.

Вы – труженик! В сердце и в поле!
И мы Вас целуем любя:
И папа, и Лиля, и Оля,
И Влад и, конечно же, я!

Но декламирую стихи только в узком семейном кругу, ибо, как в данном примере, «Вы», то есть моя тёща (её имя в стихотворении дано выше), и перечисленные имена имеют эстетическое значение только для меня и для адресатов стихотворения. Вывод: либо подобные стихотворения публиковать в газетных подборках, либо читать адресату, либо витиевато рисовать их на праздничных открытках, либо не печатать вовсе.
В первом разделе, о котором я продолжаю писать, все произведения посвящены чувству любви к женщине. То многое, о чём говорит Юрий Минералов помимо главной темы, является поэтическим миром, вбирающим в себя большое многообразие художественных деталей, является фоном для более чёткой обрисовки лирических героев. Вот на это я и обращаю ваше читательское внимание, давая непосредственно цитаты. Они прельстили меня образами, родившимися от красивого сцепления слов, восхитили яркими тропами – от эпитета до метафоры, порадовали и воодушевили натиском мысли и пением чувств! Собранные вместе, они во многом характеризуют «творческую походку» Юрия Минералова, стиль и мировоззрение: «Что за мужчина, если бы ямбом ныл!», «женщин возненавидит только больной», «Догорает церковная свечка // на греховной пирушке моей», «Сосны-снегурочки… О, не могу! // Жизнь – это проще книг», «Властно и нежно ей в уголке // шубку снимать помогу», «Почти обо всём уже спел мой народ, // но мне он оставил немного», «упаду, // подмяв подмосковные ели!», «родимое деревце где-то грустит, // со мною невидимо сросшись», «Стучит не сердце: сердце сбито с ног», «Плавные тени сгущаются вниз, // скрыв треуголье стыдливо», «каменные ангелы внезапно вспорхнули с тумб», «Не было бы этой баллады, если б мы не любили», «кто ты: // жена ли моя или кто-то со звёзд», «Проходят годы. Я владею // той, что повелевает мной», «точно прелюды органные, // слышу тебя и детей», «младенец-месяц копошится // в пелёнках туч», «Парю над горами, парю над страною, // парю над тобою… (У карты прилёг.)», «Как триста лет назад, на голос мой // откликнутся жена и оба сына», «Так стихийно запутались мы!.. // Жарко дышат глаза, светит рот», «всё восстанет – пусть зыбко – с листа», «я слов не найду, но найду твои очи», «По зимнему лесу, по вкусным сугробам // мы так пробежим…», «Пластинку постелим и шепчемся тайно», «Складки солёного платья прибойно кипят», «Море шампанское пену бросало на мол!», «И плыл: глубокая ладья // нагих и женских губ», «Табунами хромосомы // вольнодумствуют в степях», «застенчиво сверкнули // роднички твоих сосцов», «И жаждой утоли // бессмертную печаль», «я себя чувствую, как водопад на морозе: // бью в пустоту – на лету каменеет поток», «Мы только вместе живой человек, // о любимая», «Музыка чёрно-белых клавиш // рисует в сердце твой портрет», «Это северный лес, как мохнатый колодец, бездонный», «как балерина, твоё имя // над бутафорией парит!», «Ошибка – сей век, но стихи, // стихи безошибочно правы», «В сторону нового года // вьюгою нас понесло», «Ты не видала ль Алёнушку, ёлочку-деву-красу?» Безусловно, что ещё ярче они играют в контексте стихотворений. Но здесь я любуюсь цитатами так, как девушка в ювелирном магазине дорогим перстнем, тщательно разглядывая только брильянты. А дальше можно посмотреть и на целое, например, на чистый родник драгоценного лиризма. Кто из нас, мужчин, не встречал долгожданную, не гулял, обнимая её, не целовал и не согревал её пальчики ради весеннего удовольствия любви – в тихую зимнюю ночь! Это навсегда. Это вечно:

Сейчас я был рад: я почти уж добрался до милой.
Я вышел к окраине: полночь, кричит вороньё…
По льду оступаясь, ушёл от домов, на край мира.
И ветер, и звёзды с надеждой спросил про неё.

Заключают первый раздел две миниатюрные поэмы «Три мотива» и «Из Васнецова». Они являются своеобразным венцом любовной лирики. В них, если так можно выразиться, подытоживаются чувства. Если в начале читаем, что «всё-таки беден словесный язык!» и «речами мы зря себя тешим», то в заключении Юрий Минералов отдаёт должное поэтическому слову – стихам, верно используя твёрдость амплификации (выделена курсивом):

Ошибка – разъезды мои.
Ошибка – и время, и нравы.
Ошибка – сей век, но стихи,
стихи безошибочно правы.

И где бы я ни заплутал,
теперь ты душе моей светишь.
Другой такой не видал.
Другого такого не встретишь.

Но художник не был бы художником, если бы остановился на этом, успокоился: «такой не видал», «такого не встретишь».
Прерывать полёт категорически запрещено поэту, иначе – смерть, духовно-творческая.
Сказка любви продолжается.
Да и она не может не продолжаться, ибо таинство её никогда не закончится, разве только с концом рода человеческого.

Алёнушка идёт и верит:
там где-то терем до небес…
Года проходят. Лес редеет.
Какой-то сказку ждёт конец?

Известно, что в русском фольклоре большинство сказок завершается свадьбой, тем самым символизируя победу добрых сил над злом. У Юрия Минералова, как видно из стихотворений, уже есть «жена и оба сына». В частности, они являются противоположным поэту лирическим полюсом в следующих произведениях: «Мир точно обмер…», «Песчинки», «Осень. Земля немецкая», «Органные выдохи ночи вселенской…», «Песнь песней» и т.д. Следует, что свадьба – венец сказки – была и что баллада о ней в молодости пропета. Но так ли это? Думаю, что и да и нет!
«Да» – да: и жена, и дети, и всё такое: семья порой бывает дороже наших «гениальных» замыслов.
«Нет» – нет: в п е р е д и ещё з о л о т а я свадьба и, даст бог, а л м а з н а я!..
В сущности, в приведённом выше четверостишии поэт задал такой вопрос, на который нет ответа, так как нет конца нашей любви и нашей сказки. Даже за гробом.
Я жду от Юрия Минералова новых стихов «про это». А те из них, которыми я любовался, несомненно вошли уже, как живые экспонаты, в палаты сокровищницы русской лирической поэзии.

«Минное поле»: второй раздел. Если мы откроем содержание и бросим взгляд на названия стихотворений («Сибирь», «Православие», «Граница державы», «4 октября», «Забугорное» и т.д.), то сразу понимаем, что тематика раздела носит общественный характер. Перед нами – гражданская лирика.
Если «В полночь солнце восходит» – это Поэт и Она, то «Минное поле» – это Поэт и Отечество, Поэт и Мир.
Выступает поэт-гражданин.
Окидывая взором оба раздела, ясно видно, что Юрия Минералова интересуют обе стороны социального бытия человека: личная и общественная.
Минное поле – это наша с вами Россия, заминированная очередным пресловутым, но сильным и жестоким злом-змеем. Поэт начинает сказывать страшную сказку с жутким началом: «Осатанелый змей разрастается в башню с Останкино. // Минирует, греховным глазом водя, пол честного мира». Но сказка есть сказка, даже если она всего-навсего стихотворение в четыре строфы и с деталями из реального мира («башня Останкино»), поэтому она, как ей и следует, заканчивается появлением героя: «на красном коне не какой-нибудь мальчик-с-пальчик, а самый // обыкновенный Георгий Юрьевич Победоносец…» Что ж, будем верить и в эту сказку, и в сказку жизни.
Стихи этого раздела более виртуозны, стилистически изощрены, плотны по смыслу, образно насыщены, чем о любви к женщине. И это понятно. Другая тема – другое слово («Граница державы»):

Обрыв залистать, осторожно страницы подъемля.
Читать достоверной Истории Родины том!
Полвека назад откопать плодородную землю
и душу поранить заржавевшим русским штыком.

Однако там, где прямая жизнь – там и прямое слово:

… 90-е годы пришли.
С демократической рожей
дом Достоевского тайно снесли,
дом Минераловых – тоже.

Когда-то Н. А. Некрасов сказал: «Не может сын глядеть спокойно на горе матери родной», подразумевая под матерью крепостную Россию.
В 1937 году Андрей Платонов, будучи в иной общественно-экономической формации, в статье «Пушкин и Горький» писал: «Есть лишь одна сила, столь же противоположная, антагонистическая фашизму, как и Пушкин, это – коммунизм».
Эти два высказывания мы привели исходя из того, что настоящая история, как точно подметил один философ, началась с 19 века, в эпоху падения мировых монархий. Привели для того, чтобы, тем самым, не показывать тот известный исторический ряд поэтов, которые испокон веков – каждый в своё время – выступали против несправедливости сильных мира сего. Правда, напомним о том, что если раньше притеснители в силу объективных исторических реалий выступали в поэзии в виде отдельных персон – царей, королей, императоров, дворян и помещиков, то в Новейшее время – в виде одной общественно-экономической формации со всеми её вытекающими частными особенностями: президентами, олигархами, биржевиками, банкирами и спекулянтами. Капитализм является особо нелюбимой формацией у настоящих поэтов любой страны, а также и производные от него «ублюдочные» (эпитет того же Платонова) уроды – империализм и глобализм. Поэт Юрий Минералов как художник большого дарования хорошо понимает это. По-своему продумав мотив каменного гостя, он даёт следующую интересную картину («Одарченко»):

Советский Одарченко. Меч древнерусский не поднят.
Но чу! Великан повернулся, шагнул и подъял!!!
Он переступает мой в ужасе сжавшийся поезд.
Он опередил и сквозь ночь на восток зашагал.

По натовским базам, по рынкам, по левым долларам,
идёт по Смоленщине – ближе и ближе. О да,
он знает, кого разнесёт богатырским ударом,
а после вернётся на пост. Он вернётся сюда.

Хочется отдать должное и разумной объективности Юрия Минералова. Поэт прежде всего поэт, а не политик и ни кто-нибудь другой. Он видит всё, «идёт во все стороны света, тревожа друзей и врагов». И, говоря о прошлом в «Сибирской истории», помнит и нелицеприятные вещи, бумеранговые просчёты, происходившие при советской власти:


… Сдавшихся красным
На скалах расставил кабатчика местного сын
(он стал комиссаром, конечно). Весь берег был красным –
живыми, я слышал, толкали со скал его псы!..

Читаем в аннотации к книге: Юрий Минералов после окончания МГУ им. М.В. Ломоносова работал в Прибалтике. Поэтому небезынтересно будет, мы думаем, посмотреть на то, как в его поэзии преломилась его жизнь в Тарту. Когда-то дружественным советским республикам, а ныне суверенным государствам, где ставят памятники немецким фашистам, посвящено три стихотворения: «Лесу Прибалтики», «Орган в развалинах», «Таллинским поэтам». Первое – с памятью о далёком прошлом: «Ах, раз ожоги снежной пыли // поколебали стать твою: // славяне, мельтеша, рубили // на льду железную свинью». Второе – о настоящем: «…Развалины. Внизу – вечерний Тарту. // А век известный. Мимо не сычи – // студенточки порхают, глухи к факту: // беззвучно месса времени звучит». Третье – о любви поэта к «чужой» земле, о прощальном поцелуе: «…я есть я лишь там, где не стихали // слова стихов, их звонкий рикошет. // За горизонт уплыл щемящий Таллин, // да, к счастью, отразился весь в душе».
Подобно Таллину «отразился весь в душе» и Париж, вся Франция – в стихотворениях «Лютеция» и «Ещё Париж». Но тут же не без горькой иронии по адресу французов поэт обнаруживает:

Закаты Европы в Булонском лесу…
Я в мае гулял на пленэре
и встретил романскую деву-красу,
и что-то сказал о Бодлере.

Но с русским акцентом на робкий бонтон
она отвечала сурово.
Она была нашей, Татьяной притом –
Студенточкой из Одинцово.

Когда Юрий Минералов пишет о «чуждом» его духу мире, он всегда говорит и о Родине, противопоставляет нас – им, Россию – Западу. Кстати, это видно и на стилистическом уровне, когда рядом с русскими словами употребляются варваризмы, так называемые лексемы «макаронической» речи: «Вояки жрут и тараторят. // Мол, русиш швайн, мороз суров» («Сугробы»), «О, мертвенность мужчин и женщин! // Вкушаю сивилизасьон // с добавкою цивилизэйшен» («Цивилизация и культура»), «Осатанелый змей…// дал обет миролюбия…, urbi et orbi – ах, всё это нонсенс!» («Малыш»). То, что они все стилистически окрашены, об этом и речи нет. Например, словосочетание «русиш швайн» в первом стихе более выпукло вырисовывает в нашем представлении образ гитлеровца, нежели если бы было употреблено в переводе как «русская свинья». Тем самым мы сильнее чувствуем этого немца, яснее видим его.
Но, напоминая своей поэзией нам о том, что мы разные, Юрий Минералов напоминает нам и о том, что и врагов своих надо обволакивать своей горячей любовью. И помнить о том, что не всегда они и врагами-то являлись. «Не суетный Лувр я люблю, а бульвар, // бульвар по-весеннему грязный». Всему своё время – и вражде, и миру.

Воздержимся от окончательного вывода, не станем причислять Юрия Минералова к ликам святых русской литературы, не будем ставить его в какой-нибудь ряд современников. Это дело великого и беспощадного Времени. Сам же поэт о себе сказал: «гуляет голос Минералов» и «славит будни наших дней»! И это у него, согласимся, не плохо получается. Настоящая поэзия, напомним, жива не только современностью, но современность – её главная составляющая.
Есть стихотворцы, которые стремятся быть поэтами. Но само имя, сам образ их жизни – всё против них. А есть такие, которые видят в себе только стихотворцев, не подозревая о том, что на самом деле они поэты. Само имя, сам образ их жизни, сама их жизнь – в литературе. Скажем больше, сами они стали частью литературы.

--------

Москва, 2003