Верите ли вы в дьявола? Если вы атеист, ответ очевиден. Если человек верующий, ответ тоже должен быть очевиден. Потому что вот ведь чёрным по белому в Библии написано: «И сказал Господь сатане: откуда ты пришёл? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошёл её» (Иов. 2.2). Или: «Тогда Иисус возведён был Духом в пустыню, для искушения от диавола» (От Матфея 4:1). « И был Он там в пустыне сорок дней, искушаемый сатаною, и был со зверями; и Ангелы служили ему» (От Марка 1:13). И т. д.
Увы, для современного человека, даже того, что посещает церковь с той или иной степенью регулярности и вдохновенно купается в проруби, Священное Писание всё-таки что-то вроде сборника детских сказок.
Хотя в былые времена, если судить по произведениям нашей, русской, литературы, вопрос: существует ли дьявол? – не был актуален. Другое дело – вопрос о его роли в жизни человека. Так, в пушкинском «Подражании итальянскому» сатана никого не искушает, но с помощью своей свиты (диавола и бесов) «с веселием на лике» наказывает Иуду:
Лобзанием своим насквозь прожег уста,
В предательскую ночь лобзавшие Христа.
А вот у Лермонтова Демон и соблазняет, и наказывает Тамару, хотя никаких преступлений за ней не числится. В поэме, правда, есть строчки, которые могут настораживать:
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы…
Но наказание получается совершенно неадекватным, если не принять во внимание историю её рода…
Во всяком случае, мировосприятие человека, скажем, сто лет назад однозначно было не таким, как сейчас.
И что же должен был думать по-настоящему, глубоко верующий человек, видя, как на его глазах храмы превращаются в пыль, рушится мир в прямом и переносном смысле?
20 марта 1922 года герой рассказа Александра Грина «Крысолов» покинул свою комнату «с загнившим окном, политым сыростью» (Грин 1984: 336), чтобы отнести на рынок то, с чем он решил расстаться в последнюю очередь, – несколько книг. Спустя сутки он уже лежал в бреду среди других тифозных больных и чудом избежал смерти. А выйдя через три месяца из больницы, герой оказался выброшенным на улицу: прежняя его комната была занята новым жильцом, потому что в те годы «даже полуторамесячное отсутствие жильца открывало возможность его выписки» (Белобровцева, Кульюс 2007: 269). Это настоящее.
Что известно о прошлом героя? Сведения приходится собирать по крупицам: с одной стороны, при упоминании о животных переходит на латынь (Murinae, Mus decum anus). Фамилия «истребителя крыс и мышей», которую герой в состоянии полубреда видит на вывеске, совпадает с фамилией автора памятника хирургу Я.В.Виллие у здания Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге (Иенсен). С другой стороны, наш герой - тонкий знаток мифических сыров «от сухого зелёного до рочестера и бри». Журналисту понадобилось описание его внешности, и он обращается к другу персонажа с соответствующей просьбой. Возможно, перед нами молодой учёный, причём, весьма успешный …в прошлой жизни. . К тому, что с ним происходит в жизни «новой», герой произведения своего отношения никак не выражает. За него говорит …чёрная гвинейская крыса. Трудно представить более отталкивающей, чудовищной патологии, чем то, что в зоологии принято называть «крысиным королём», фигурирующим в названии таинственной книги никому не известного автора (Эрт Эртрус. «Кладовая крысиного короля»). Столь же необъяснимо патологично то, что происходит с жизнью героя. С его личной жизнью и жизнью вообще.
Нужно найти объяснение этой патологии! Иначе можно просто сойти с ума. Очевидно, сознание героя отталкивается от фамилии друга, предоставившего журналисту словесный портрет персонажа, – Репин. А далее выстраивается цепочка: друг Репин – художник Илья Репин - портрет писателя
Леонида Андреева (1912) – писатель Андреев (его имя упоминается Грином: «типичный андреевский старикан») - незаконченный роман Андреева «Дневник Сатаны» (1919) – сатана!
«Вы были окружены крысами», - говорит Крысолов. На самом деле это оборотни: «…они собираются под знаком таинственных превращений, действуя как люди, и ты будешь говорить с ними, не зная, кто это. Они крадут и продают с пользой, удивительной для честного труженика, и обманывают блеском своих одежд и мягкостью речи. Они убивают и жгут, мошенничают и подстерегают; окружаясь роскошью, едят и пьют довольно и имеют все в изобилии. Золото и серебро есть их любимейшая добыча, а также драгоценные камни, которым отведены хранилища под землей» (Грин 1984: 366).
Итак, «вы можете смеяться или задуматься, как угодно» (Грин 1984: 366), но, по мнению Грина, истинная причина того, что реальность превратилась в чудовищную фантасмагорию, – «сговор тёмных сил, что так легко сплачиваются, что так едины в своём наступательном порыве» (Вл. Амлинский, см. Грин 1984:19)
В отличие от бездомного героя Грина, булгаковский Варфоломей Петрович Коротков мог бы похвастать устроенностью, стабильностью своей жизни: у него есть уютная комната (и одеяло-то байковое, и комод – символ достатка), есть должность, к которой прилагается отдельный кабинет и уважение «низших служащих». Однако отнюдь не стабильна окружающая героя действительность: в то время как он на целых 11 месяцев «пригрелся в Спимате», «все люди скакали с одной службы на другую» (Булгаков 1989: II;7). И эта неустойчивость, зыбкость окружающего мира настигает Короткова 20 сентября 1921 года в 11 часов пополуночи, когда кассир Спимата отправляется получать деньги – жалованье своих сотрудников. Вернулся же кассир в 4 1/2 часа пополудни и вместо жалованья предъявил господам-товарищам резолюцию: «Денег нет».
Новость эта чрезвычайно подействовала на служащих, а «нежного, тихого блондина» просто изменила до неузнаваемости: «хором закричали женщины», «вскричали все, и в том числе наивный Коротков», «кричали все и громче всех этот комик Коротков», «крикнул один Коротков, а остальные, пыхтя, навалились на кассира» (Булгаков 1989: II; 8). Поневоле закричишь, если в желудке одна скользкая картошка, а то и вообще ничего, кроме тошнотворного церковного вина!
Увы, беда, как известно, не приходит одна: сначала жалованье выдали продуктами производства, а потом Коротков и совсем вылетел со службы. Он, может быть, и справился бы с этой, конкретной ситуацией, но где же ему устоят против «шизофрении целой эпохи» (Жаккар Жан-Филипп)! Несчастный мечется в «тупом полутёмном пространстве без выхода, …бросаясь в стены и царапаясь, как засыпанный в шахте» (Булгаков 1989: II;30). Здесь всё не то, за что себя выдаёт: жалованье – не жалованье, спички – не спички, вино – не вино. И человек здесь – не человек, потому что он вторичен по отношению к бумаге с печатью. И, как в обычном мире не может быть тени без человека, так в мире оборотней человек без документа не имеет права на существование.
В ответ на угрозу «очень толстого и розового в цилиндре»:
- Вот я вас и арестую, - наивный Коротков отвечает:
- Меня нельзя арестовать, потому что я неизвестно кто.
Однако, как позднее выяснилось, очень даже можно. Впрочем, его и раньше предупреждали:
- Ну, это вздор, обмундирование дадим, и рубахи, и простыни. Если в Иркутск, так даже и полушубок подержанный…» (Булгаков 1989: II; 34)
Варфоломей Петрович Коротков - одинокий, «растерзанный» человек. И в этом его беда, его преступление. В том, что человек. В мире чертовщины – возникающих из воздуха люстриновых старичков, жаждущих припаять всем без разбора «не меньше пяти лет с поражением», и двуликих кальсонеров.
Точнее, трёхликих. Первый Кальсонер, облечённый в серый френч, лысый, роста маленького, прихрамывает на левую ногу. Однако у этого маленького человека такой металл в голосе, что «у каждого, кто его слышал, при каждом его слове происходило вдоль позвоночника ощущение шершавой проволоки» (Булгаков 1989: II; 11). Второй Кальсонер тоже лысый и тоже маленького роста. Вместе с привязной ассирийско-гофрированной бородой у него появляется такой же «привязной», фальшивый голос: «вежливо проворковал фальцетом» (Булгаков 1989: II;24), «тоненьким и ласковым голосом» (Булгаков 1989: II;25) произносит «нежные теноровые слова» (Булгаков 1989: II;18). Наконец, Кальсонер третий появляется в кабинете «страшного» Дыркина под именем Артура Диктатурыча. О росте на этот раз ничего не сообщается, но портфель, вероятно, тот же, а главное – тот же «металлический голос» (Булгаков 1989: II;37).
«Паршивая сволочь», «мерзавец», «негодяй» Дыркин схлопотал портфелем по уху за то, что в частном (!) письме, по-видимому, имел неосторожность неодобрительно отозваться о действиях Кальсонера третьего, который «учредил единоличную диктатуру» и «попёр» чьи-то деньги. Обладатель «металлического голоса» обвинений этих не опровергал, но всем, кто вздумает совать нос в его дела, пригрозил красным террором. Прошу прощения, красным кулаком.
(Стесняюсь спросить, не вождя ли мирового пролетариата Булгаков имел в виду? Был он, как гласит бессмертное произведение Твардовского, «лысый, ростом невелик» и умел колдовски превращаться из дьявольски жестокого автора расстрельных приказов в добренького дедушку Ленина.)
Однако как ни страшен яйцеголовый, не он главный в мире оборотней. Поуправлял журналистикой, потом отправили в Спимат, оттуда перевели ещё куда-то. Чьей же волей совершаются все эти перестановки и все метаморфозы? «Ах, чёрт!» - ахнул Коротков. Конечно, чёрт. И никто иной. Дьяволиада!
Итак, и Грин, и Булгаков (и, скорее всего, не они одни) в начале двадцатых годов прошлого века, вероятно, сгоряча, пришли к заключению, что причина «бесчисленных уродств» (Булгаков 1989: V;446) жизни – в происках дьявола, в разгуле тёмных сил.
В конце тех же двадцатых годов Михаил Булгаков начинает работу над романом, одним из героев которого снова становится дьявол. Но ведёт он себя в этом произведении очень странно. Во-первых, оказывается отнюдь не вездесущим, как принято думать, а появляется на определённое время в конкретном месте и совершенно не заботится о том, что, после того как весёлая компания покинула Москву, плоды его «труда» свелись к нулю. Во-вторых, берёт на себя совершенно несвойственные для него функции – проявляет милосердие. И, наконец, самое странное: «всесильный» Воланд оказывается не всесильным. О такой малости просила Маргарита: вернуть их с Мастером в подвал в переулке на Арбате и чтобы лампа загорелась… Увы, миссия оказалась невыполнима. И не потому, что пришлось бы нищенствовать (есть десять тысяч и золотая подкова, усыпанная алмазами), и не потому, что «не бывает так, чтобы всё стало, как было»…
Когда читаешь библейские главы «Мастера и Маргариты» и главы, посвящённые московской жизни, возникает ощущение, словно на Москву 30-х годов Булгаков навёл волшебный луч, вроде персиковского. То, что в библейских главах было скрытым, невидимым, в московских обретает плоть. А то, что было явным, очевидным, - развоплощается. И на балконе у Понтия Пилата, и в саду, когда он с Каифой разговаривал, и на помосте во время объявления смертного приговора Иешуа Воланд, по его словам, присутствовал, но никто его там не видел, следовательно, присутствовал незримо. А в Москве он позволяет лицезреть себя не только избранным, но и двум тысячам зрителей театра Варьете.
С другой стороны, в библейских главах явственна структура государственной власти: Понтий Пилат – прокуратор Иудеи, наместник Римской империи в южной части Палестины, обладающий неограниченной властью, данной ему кесарем Тиберием. Даже решения Синедриона —верховного суда в Иудее – не являются законными без утверждения их римским наместником. Неограниченность власти прокуратора обеспечивается присутствием нескольких тысяч воинов: это и Двенадцатый молниеносный легион (или легион Фульмината). И себастийская и итурейская когорты, которые держат оцепление во время объявления приговора. Римская и каппадокийская когорты сопровождают процессию с осужденными на казнь. Кроме того, на месте казни присутствует сирийская ала тоже
И все эти тысячи воинов (каждая когорта – 6оо человек) от солдата «с пылающей на солнце трубою за спиной» (Булгаков 1990: V;43) до командира алы, «маленького, как мальчик, тёмного, как мулат», сирийца, и командира когорты - трибуна, прискакавшего к месту казни с тайным поручением, - все они приведены в движение, вовлечены в грандиозное действо, цель которого …уничтожить трёх человек. Дикость и азиатчина!
В московских главах нет ни одного персонажа в военной форме. И ни одного упоминания об органах государственной власти или её представителях. Никто из героев не провозглашает громогласно: «На свете не было, нет и не будет никогда более великой и прекрасной для людей власти, чем власть императора … имярек»
Люди здесь исчезают тихо и просто, без глупой суеты: вышел человек из дому на минутку, чтобы расписаться в каких-то бумагах, – и не вернулся, «вообще никогда не вернулся». Супруги Берлиоза и Стёпы Лиходеева исчезли «не бесследно», а тот, «фамилия которого утратилась» (как и Беломут с супругой, и Анна Францевна, и набожная Анфиса), получается «бесследно». Растаяли в воздухе, подобно Коровьеву и Фаготу, напроказившим в Грибоедове?
На самом деле происходило обычно следующее.
«Начался допрос, который продолжался около четырех суток без перерыва. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом - сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог более переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали.
На четвертые сутки, в результате нервного напряжения, голода и бессонницы, я начал постепенно терять ясность рассудка. Помнится, я уже сам кричал на следователей и грозил им. Появились признаки галлюцинации: на стене и паркетном полу кабинета я видел непрерывное движение каких-то фигур».
Затем автора этих воспоминаний били, пинали сапогами, поливали ледяной водой из пожарного шланга, снова били...
«Когда сознание снова вернулось ко мне, я был уже в больнице для умалишенных» (Заболоцкий).
По понятным причинам ничего подобного приведённому выше фрагменту нет в произведении Булгакова, но Мастер до своего исчезновения из подвальчика и тот, кто появляется на страницах романа после возвращения из неназванного учреждения, – два разных человека.
Нечеловеческая жестокость – вот фундамент государственной власти, идёт ли речь о библейских главах, или о Москве 30-х годов.
Вторым общим признаком является лживость, с той лишь разницей, что Понтию Пилату, для того чтобы объявить «решительно ни в чём не виноватого безумного мечтателя и врача» преступником, приходится собирать на площади несметную толпу и сорванным до хрипоты голосом выкрикивать ту «правду», которую должен проглотить ненавидимый им город, а жителям Москвы можно не беспокоиться: целый легион писателей, когорты критиков и журналистов находятся в полной боевой готовности, чтобы донести нужную «правду» буквально до каждого человека.
Кроме армии «будущих авторов» «Дон Кихота» или «Фауста», Москва населена ещё и армией шпионов. Это и штатные сотрудники неназываемого учреждения, и те, кто совершает доносы по зову сердца. Авторы статьи «Мотив ГПУ-НКВД в романе М.Булгакова», И.Белобровцева и С.Кульюс, очень подробно и в высшей степени убедительно показывают, что в «Мастере и Маргарите» «доносы сопровождают жизнь во всех её проявлениях», а «в ершалаимской линии тема доноса представлена историей Иуды».
Причём профессионалы этого дела достигают таких высот, что овладевают умением, подобно Воланду и его свите, развоплощаться в нужный момент: об этом говорит скрытое наличие в «совершенно пустой аллее» на Патриарших прудах агентов, предоставивших сводки об иностранце. Об этом же говорит и разговор Пилата с Афранием – «эзотерическая игра двоих посвящённых», которая ведётся «с привычным расчётом на возможное чужое присутствие», и это при том, что в это время на балкон кроме них нет ни души.

Нет, «Мастер и Маргарита» - это роман не о дьяволе. Тёмные силы могущественны и могут причинить огромный вред или даже погубить свою жертву. Но зло, исходящее от дьявола, смехотворно в сравнении с тем злом, которое может исходить от государства. Злодеи вроде графа Роберта или госпожи Тофаны отвратительны и могут убить одного человека или многих людей. Однако их можно разоблачить и от них дистанцироваться. Чтобы дистанцироваться от государства, Мастеру и Маргарите пришлось переселиться в иное измерение.
Какой эпизод в романе Булгакова самый страшный?
«Домик, который был размером в горошину, разросся и стал как спичечная коробка. Внезапно и беззвучно крыша этого дома взлетела наверх вместе с клубом черного дыма, а стенки рухнули, так что от двухэтажной коробки ничего не осталось, кроме кучечки, от которой валил черный дым. Еще приблизив свой глаз, Маргарита разглядела маленькую женскую фигурку, лежащую на земле, а возле нее в луже крови разметавшего руки маленького ребенка» (Булгаков 1990: V;251).
Воланд восхищается: «Работа Абадонны безукоризненна». Но не из глаз же Абадонны вылетели разрушившие дом бомбы! Война – это работа государства. И не случайно мы видим этот эпизод глазами Маргариты: когда, БУДУЧИ ВЕДЬМОЙ, Маргарита Николаевна громила квартиру Латунского, присутствие ребёнка остановило её. Бездушная же машина государства сотрёт в порошок и женщину, и старика, и ребёнка.
Самодовольный Воланд заявляет: «Наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди...» (Булгаков 1990: V; 275). Смешно! Подумаешь, переместил Стёпу Лиходеева из Москвы в Ялту. Тот, кого нельзя называть, целые народы переселял с одного края страны в другой по щелчку!
О том, что проблема взаимоотношений человека и государства является основной в романе, свидетельствует финал произведения, в котором сообщается о сне Ивана и о том, что происходит с персонажем после пробуждения: «Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат» (Булгаков 1990: V; 384).
Несомненно, в «безносого убийцу Гестаса» во сне Ивана трансформировался безротый император Тиверий, незабываемый портрет которого дан в рассказе специалиста по чёрной магии: «На этой плешивой голове сидел редкозубый золотой венец; на лбу была круглая язва, разъедающая кожу и смазанная мазью; запавший беззубый рот с отвисшей нижней капризною губой» (Булгаков 1990: V; 30).
Но ведь и Гестас, «вздумавший подбивать народ на бунт против кесаря», сам неизбежно становится преступником, «убившим со своими присными четырёх солдат» и обрекает себя на мучительную смерть. О том, что с ним происходит после смерти, автор романа ничего не сообщает.
Взаимоотношения с властью у Понтия Пилата складываются, на первый взгляд, как нельзя более удачно. Его судьба - воплощение в жизнь крылатой фразы: «Кто был никем, тот станет всем!» Незаконнорождённый сын мельничихи Пилы, который к тому же «римлянином по рождению не был, а, скорее всего, происходил из германцев» (Булгаковская энциклопедия)
(а потому не мог по праву рождения принадлежать к сословию всадников), стал высокопоставленным чиновником, достиг положения в обществе, позволяющего чувствовать себя «существом привилегированным, высшим и особенным» (Булгаков 1990: V; 301).
Конечно, «трусость – самый страшный порок», но «ведь не трусил же теперешний прокуратор Иудеи, а бывший трибун в легионе, тогда, в Долине Дев, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана» (Булгаков 1990: V; 310). Тогда всадник Золотое копьё ничего не боялся, даже смерти. А теперь лля всемогущего прокуратора оказаться на месте Иешуа означает обесценить всю прошедшую жизнь, признать ошибочной ту цель, которую он когда-то перед собой поставил, утратить сам смысл жизни. К этому Пилат оказался не готов. Хотя больная совесть Пилата давно не давала ему покоя: его ненависть к окружающему и головные боли – не что иное, как результат душевного дискомфорта, отсутствия внутренней гармонии. Встреча с Иешуа лишь обострила эту хроническую проблему.
Видимо, поэтому «свирепое чудовище» Понтий Пилат получает бессмертие, а затем и прощение, пусть через две тысячи лет.
А вот Михаил Александрович Берлиоз отправлен Булгаковым в небытие. Как такое возможно? Душа человека бессмертна. Однако у Михаила Александровича души и при жизни-то, похоже, не было.
Редактор толстого журнала, прочитав рукопись Мастера, возможно, понял её художественную ценность и испытал соблазн стать первооткрывателем таланта, потому долго «без нужды мял манускрипт и крякал» (Булгаков 1990: V; 140). Однако «духовный пастырь своего времени» (Лесскис, Гудкова, Земская - Булгаков 1990: V; 623). понимает, что идейное содержание романа – это вызов устоявшемуся миропорядку. Одна только фраза: «ВСЯКАЯ власть есть насилие» - чего стоит! И редактор спешит первым сдать неназываемой организации человека, который самим фактом своего существования представляет угрозу для всех контактировавших с ним.
Ни в одной из статей о романе Мастера, конечно, не сообщался его домашний адрес, так что Алоизий Могарыч возник не самовольно. Это доказательство сотрудничества Берлиоза с организацией, представители которой постучали в окна Мастера в ночь его исчезновения из подвальчика. И уж, конечно, история с Мастером в деятельности председателя правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций – не исключительный эпизод, а повседневная рутина. Но, в отличие от Понтия Пилата, Михаил Александрович чувствует себя в этой системе как рыба в воде: никаких угрызений совести, никакого внутреннего конфликта, живёт себе припеваючи, пользуясь всеми благами, положенными «существу привилегированному, высшему и особенному». Только по какой-то непонятной причине делит коммунальный быт со Стёпой Лиходеевым, в то время как критик Латунский, например, является обитателем отдельной квартиры (N 84) в роскошной громаде Дома Драмлита, как и другие члены МАССОЛИТа: Хустов, Двубратский, Квант, Бескудников.
Портрет Берлиоза, данный Булгаковым на первой странице романа («маленького роста… лыс» (Булгаков 1990: V; 7), и его «высокий тенор» (Булгаков 1990: V; 10), побуждают задуматься: неужели перед нами очередная трансформация Кальсонера? За учтивыми «теноровыми словами» Михаила Александровича тоже скрывается металлический скрежет. Однако Берлиоз отправлен Воландом в небытие, но номеру сто восемнадцатому из Иванушкина сна от этого легче не стало.
«Мастер и Маргарита» - это диалог Булгакова с автором «Дьяволиады». Проблема не в происках дьявола и не в личных качествах того или иного персонажа. Беда в том, что государственная машина настроена на созидание материальных ценностей и УНИЧТОЖЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА. Это чувствуют все. Не только Мастер, переживший ужасы ареста. Но и Маргарита Николаевна, побледневшая при словах Азазелло о том, что он явился «по дельцу». И без вины виноватый бухгалтер Ласточкин, который от страха в момент ареста не смог произнести ни слова в своё оправдание, только «промычал болезненно». Чувствует даже легкомысленный Стёпа Лиходеев, остолбеневший при виде «огромнейшей сургучной печати» на двери в кабинет Берлиоза. Быть живым опасно!
Означает ли это, что человек бессилен и от него ничего не зависит?
Да, Мастер сломлен. Он отказался от своего дара. «Забыл» своё имя (во избежание повторного ареста, что весьма часто случалось).
Но он НЕ СДЕЛАЛСЯ винтиком чудовищного государственного механизма. Он ни шёпотом, ни в бреду не произнёс имени Маргариты Николаевны или кого-то из знакомых, чего просто не могло не потребовать от него следствие: кто-то же должен был доставлять ему «нелегальную литературу», о которой сообщает Алоизий Могарыч в своём доносе.
Всё-таки человеку, убеждён Булгаков, нужно оставаться человеком.

Литература

1. М.А. Булгаков. Собрание сочинений: в пяти томах. М.: Худ. Литература. 1989 – 1990.
2. И.Белобровцева, С.Кульюс. «Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий». М: Книжный Клуб 36.6. 2007.
3. А.Грин. Новеллы. М.: Московский рабочий. 1984.
4. Н.Заболоцкий. История моего заключения. https://www.litmir.me/br/?b=45439&p=1
5. Булгаковская энциклопедия (краткая)
http://bulgakov.lit-info.ru/bulgakov/dictionary/bulgakov-encyclopedia/articles/133/pontij-pilat.htm
6. Жаккар Жан-Филипп. О зеркальной структуре повести «Дьяволиада» Михаила Булгакова.
https://lit.wikireading.ru/44366