Мысли вслух

От морали, прочитанной кем-либо наспех, столь так раздольно и беспросветно веет запашком своих собственных, весьма ретиво посеянных в сырую землю грехов.

Нацизм – скверная игра в несусветную и безликую зверскую жестокость.
Большевизм – ее извечно окровавленная, бесцветная самая твердь и суть.

Лизание грязных пяток отпетой глупости есть удел мудрецов, неизменно желающих быть как можно рачительно ближе к званому обеду и как можно уж только подальше от мусорного бака всей той широкой и нищей общественной жизни.

Истинная бесстрашная человечность – зачастую свойство людей, что явно так немало хлебнули горя, ну а удачная и обеспеченная жизнь не столь и редко приводит к умиротворенной сытости взглядов в плане самого подлинного, более чем недалекого недопонимания всех тех, кто беспрестанно находится в глубокой тьме.

Именем справедливости зачастую прикрывают зло, совершаемое во имя торжества добра методами, для него, по сути, совершенно неприемлемыми.

Нет на всем белом свете ничего более воинственно гнусного, нежели столь вот безотрадная попытка прямо так с ходу отринуть людей от всех их социальных истоков никем еще доселе праведно нехожеными путями сущего кровавого очищения всего того и так вот невесело и тяжело дышащего общественного организма.

Подлинное влияние личности на весь ход новейшей истории начинается лишь с обретением кем-либо именно своего места у извечно бурлящего интригами горнила политической власти, ну а иначе чье-либо физическое существование в этом мире всего-то блик исторической перспективы, невозможной к ее воплощению в будущую действительность без действительно могучего толчка со стороны беспечных титанов своей эпохи.

О сколько же гордых страною героев вывела в люди великая Русь!
И надо ведь, сколько подонков посеяли на ней свою гнусную гнусь?

Святые не воюют, воюют простые смертные, чьи грехи и мерзость, безо всякой тени сомнения, давно бы переполнили всякую чашу Божьего терпения, если бы, конечно, не их великое самопожертвование во имя защиты родного крова и всех его обитателей от тех невыразимых ужасов, неизбежно сопутствующих буквально всякому вражескому нашествию.

В почках одной никак так немилой мне дамы
Камнями навечно застрянут мои эпиграммы.

Тем, кому не дышала в лицо своими ядовитыми испарениями безмерно гадкая жизнь, никогда не понять никого из тех, у кого это было именно так.

Всякие до чего нелепо лакействующие пред некими абстрактными высшими истинами держиморды нисколько уж не причудливо, а скорее, наоборот, до чего глубокомысленно и предметно, более чем беспристрастно собою напоминают в самых наилучших чувствах невинно оскорбленную добродетель, будучи с ней явно одного поля ягодками.

Иногда вот сначала нечто более чем взвешенно, амбициозно и компетентно враз объявляется чему-либо веками признанному простым и бесталанным подражанием, беспредельно от него далеким, как и в корне чужим ему по духу, ну а затем оно вдруг оказывается в этом виде искусства свежим словом и делом, чему непременно еще последуют многие другие.

Пронафталиненные истины зачастую проявляют себя в виде навечно вот кем-либо «безошибочно» обведенных кружочком штампов, однако их столь так еще непременно размывает большое половодье новых веяний, которые самым неудержимым, бешеным потоком в конце концов проламывают плотину косности всех тех до чего бессчетных параграфов, по которым, значится, и должны вершиться те или иные дела.

Только то, что еще изначально было из чистого золота, безупречно и вечно, ибо было оно полноправно вписано в саму книгу жизни, ну а как затем будет выглядеть его отражение в душах людских, целиком будет зависеть не от отдельных, подчас предвзято настроенных личностей, а от всего общества в целом, поскольку оно порою принимает на ура то, что бонзы литературной критики беспрестанно ругают на чем свет стоит.

Невыразима суть природы, но тот, кому дано воспеть ее дыханье,
Не канет в вечность, ибо время не сотрет его природы осязанье.

Как приятно порою бывает посреди всевозможных слов, изобильного хлебосольного обилия
Наткнуться на то, что вовсе не есть плод над музами весьма слащавого насилия.

Истинные идеалисты будут сумрачно раздумывать о благе всего человечества, даже стоя на краю внезапно разверзшейся пред ними пропасти, в которую их столь усердно станут сталкивать руки нелюдей, ласково и вкрадчиво думающих лишь о своем дремучем эгоизме, а потому и служащих обществу разве что ради удовлетворения своих собственных самых насущных потребностей.

Насилие, безусловно, вот повивальная бабка всей нам давно общеизвестной человеческой истории, однако во внутренних делах любого государства оно уж при всем том своем весьма так систематическом «жизнеутверждающем использовании» и есть самый истинный враг всякого степенного, а не вкрадчиво восторженного духовного прогресса.

Высшим счастьем является умение простить своим близким все уж те, даже и наиболее тяжкие их недостатки (кроме, конечно, откровенного предательства).

На любые самые прекрасные и высокие моральные качества может быть наложен крест чьей-либо самой уж обыденно злой повседневности, поскольку и дух поистине сильных натур может оказаться надломлен или же в виде самой невзрачной альтернативы будет он донельзя извращен некими внешними неистово суровыми, как и безнадежно бесславными, жизненными обстоятельствами.

Современная философия вся ведь сплошь запуталась в крайне неприглядных внутренних противоречиях да и вконец забегалась в самых тщетных попытках, заглянув уж себе под хвост, дабы разом там еще углядеть сияющее ярким светом солнце наивысших истин.

Антон Павлович Чехов – создатель новой (не существовавшей до него) интеллигенции, яростно самоутверждающейся в самом же упоенном и безмерно сладостном самосозерцании всей вот своей собственной духовной чистоты и высоты ее столь и впрямь безмерно восторженных, возвышенных помыслов.

Верно сказано вполне, что, уйдя в зыбучий песок, божественный нектар любви или разбивается о камни забвения, или же становится ядом, камнем преткновения, порой обращающимся в плаху для чьей-то буйной головы.

Стезя всякого удачливого критика – весьма яростное и до чего только безудержное шельмование всей его персоны со стороны тех, кому его критика совершенно не по душе, однако это лишь доказывает, что все его стрелы попадают точно в цель, а не мимо.

Всякое, пусть даже и самое высокое, добро, не сочетаемое с широким, развитым и прежде так всего именно житейским разумом, запросто еще может с ходу на время переродиться в наихудшее из всех зол – сатанинскую любовь к мести за поруганные и наскоро бездумно отторгнутые чувства.

Более всего в поте лица непримиримо так рвутся освобождать весь этот мир от всякой застарелой скверны именно те, кто сами и олицетворяют все его наихудшие, и крайне так низменные недостатки.

Серьезнее всего ко всей существующей действительности относятся как раз-таки сущие кретины, без году неделя ставшие внешне религиозными, а потому их неофитство и делает их явно немного помешанными на данной почве.

В этой жизни чужой кулак с кастетом вполне уж может оказаться куда милосерднее, нежели свои собственные твердые принципы.

Факты всеобъемлющей, простецки обыденно процветающей действительности вовсе не всегда имеют хоть какое-то существенное отношение к чьей-либо более чем конкретной, вполне наглядно для кое-кого повседневно существующей тоскливой реальности.

Жестокость, помноженная на глупость, есть квинтэссенция по-житейски быдловатого идиотизма.

Непохожих на остальных толпа (а всякая часть общества – это прежде всего толпа) либо вознесет высоко над собой, либо столь так еще тщательно растопчет в невзрачную и обезличенную кровавую слизь.

Истинная вера – это умиротворение, смирение и душевный покой, а вовсе не агрессивное навязывание окружающим всех уж своих до чего только безапелляционных взглядов, безо всякого умолку рассыпаясь в рассуждениях обо всех аспектах религиозности как таковой.

Для людей, воспаривших над миром обыденности, а потому и крайне ранимых духом, эпоха тотального контроля над развитыми личностями неизменно оборачивается ранними сединами и кровавыми пятками от постоянных соприкосновений с ножами и пилами святой инквизиции – опричниками от культуры.

В результате явного и стол вот помпезно надменно схоластического абстрагирования, коим занялась мировая философия во времена нашей новейшей истории, ее пустующее, а можно сказать, что и зияющее пустотой место заняла откровенная и фальшивая демагогия, доступная многим умам, а не неким отдельным, всецело избранным.

Наиболее недоброе и наихудшее из всех и поныне существующих видов невежества есть столь принципиально недообразованная некомпетентность, ограниченная и недалекая, однако всецело убежденная в своем исконном праве на абсолютную истину во всех столь весьма и весьма разнообразных аспектах крайне так между тем разноликого человеческого бытия.

Более всего вещают (впрямь как советское радио) о вредной политической болтологии именно те, кто ей сами всецело проникнуты, причем от головного мозга и до самых ушей.

Серость вообще попросту на дух не выносит никаких ярких личностей, а в особенности они ей явно так окажутся противны, коли в них безусловно присутствует мерзость какой-либо явной общечеловеческой неполноценности.

Современный слащаво-книжный идеализм превратился в фетиш, прикрывающий сущую срамоту совершенно так во всем почти во всем явно так прежнего животного эгоизма, который надо бы только всемерно развивать, а не прикрывать вкривь и вкось слишком прямолинейно благодушной, безудержно восторженной моралью.

Тот, кто бросил в воду камень, несет ответственность и за все те круги, что он оставит на до того совершенно гладкой поверхности житейского моря.

Тот, у кого душа действительно горит яростным желанием осуществления истинной справедливости, все непременно так сделает сам, а вот чужими руками будут действовать только те, кто благодушно мечтают о полновесной ответной подлости.

Дураки отнюдь не хитрее умников, просто их ум куда проще воспринимает всю окружающую нас действительность, а потому они гораздо более юрки в вопросах самого элементарного бытия, в то время как умники за сложной картиной жизни зачастую вовсе не видят мелких происков лживой и весьма щедрой на льстивые обещания корысти.

Величие нации вовсе-то никак не наспех определяется в том числе и невообразимой низостью всех тех истинно неотделимо от нее кое-кем на всяком бытовом уровне воспринимаемых, однако к ней уж только ведь по одному разве что родовому признаку принадлежащих безумно диких уродов.

Чем больше в интеллигенте внешней манерности, тем вернее где-то в глубине его души скрывается вполне вот естественного вида жлоб.

Почти вся философия нового времени – это набор легко удобоваримых штампов, обильно политых мудрствованиями ни о чем действительно главном.

Даже если до смерти осталось всего пять минут, куда лучше будет подумать вовсе не о ней, а о чем-нибудь другом, поскольку это совершенно омрачает последние минуты жизни, а также мешает мыслям обо всех тех явно еще оставшихся возможностях спасения.

Возлюби книгу, как самого себя, и этот мир обязательно станет куда бедственнее, лютее и хуже, чем он был в средневековье, поскольку тогда таковой была одна только Библия, а тут, понимаешь ли, слепое восторженное восприятие волшебных страниц стало куда шире и гораздо во всем невероятно разностороннее.

Ни о чем действительно долго спорить с фанатиками вовсе нельзя, их можно разве что вскользь ловить на противоречиях, да и то весьма осторожно, а то есть и такие, что могут доказать свою окончательную правду при помощи холодного, а может даже и огнестрельного оружия.

Как правило, те, кто много, долго и нудно глаголет о вере, несут Бога не в сердце, а в желудке.

Все мы подчас беспрестанно грешны, но те, кто гордятся своей душевной чистотой, отчасти грешны еще и своим чрезмерно наивным безгрешием.

Вырвавшаяся из тенет свобода всегда перво-наперво безмерно грязна, потому что она прямиком вынута из сырой землицы, обильно пропитанной кровью в свете всех те-то еще предыдущих попыток достижения личных благ во имя совершенно абстрактного блага всеобщего.